— Наполеон еще на рассвете прислал в Главную квартиру предложение перемирия, — сообщил Сечени, — но оно не было принято. И не будет. Шварценберг рассчитывает на вас, генерал, завтра утром он возобновит сражение. Будем гнать французов до самого Парижа.
— Шварценберг погонит, — проворчал Блюхер, — вояка паркетный. Не гусар, что с него возьмешь?
Войцех, присутствовавший при разговоре в числе ординарцев Блюхера, молодцевато выпрямился. Он вспомнил, что генерал «Вперед» начинал свою карьеру в шведском гусарском полку, и бесшабашную гусарскую удаль с годами не утратил.
— Из Лейпцига лазутчик прибежал, — продолжал докладывать Сечени, — говорят, Фридрих-Август в подвале обедает, канонады их Королевское Величество бояться изволят. А Наполеон приказал ввечеру во все колокола звонить о своей победе. Вот ведь до чего дошел, корсиканская собака, брешет и бровью не ведет. Ну, отзвоним мы еще по нему панихиду, непременно отзвоним.
— Саблями отзвоним, не сомневайтесь, граф, — усмехнулся в седые усы Блюхер, — славное дело выйдет. А Бернадот к раздаче наград, как раз, подоспеет. Этому он на французской службе научился, чертов гасконец.
— А что обозы французские? — поинтересовался барон Мюффлинг, генерал-квартирмейстер Блюхера, хладнокровный и практичный, словно созданный, чтобы уравновесить горячий нрав полководца. — Отходят понемногу к Рейну?
— Ни обозы, ни резервная артиллерия, — покачал головой Сечени, — о мире просит, но драться готовится до конца.
— Может быть, он надеется, что ему «золотой мост» построят? — усмехнулся Гнейзенау, начальник штаба Силезской армии. — Думаю, что Кутузов был последним, кто пытался применить на практике эту устаревшую стратегию. Да и у него мост хлипкий получился, Бонапарт от Березины еле ноги унес.
— От нас не уйдет! — прорычал Блюхер. — Повесим корсиканского выскочку. Даже в Париж не потащим, тут же, в Лейпциге, и повесим.
Войцех с намерением Наполеона повесить, в общем-то, не спорил. Но в Париж ему все равно хотелось.
Битва в тот день затихла, если не считать славного кавалерийского дела под Голисом. Противники зализывали раны, войска, изможденные вчерашними боями, уныло маршировали по иссеченной речушками и каналами равнине, канонада смолкла, и только от Пробстгейде доносился дальний гром рвущихся снарядов — французы жгли зарядные ящики. К вечеру число бивачных огней на юге возросло чуть не вдвое, к Лейпцигу подошли Польская армия Беннингсена и австрийский корпус графа Коллоредо. Бернадот, наконец, соизволивший выступить к югу и понукаемый к решительным действиям не только прусскими и русскими, но даже шведскими сослуживцами, самостоятельно действовать не решался и слал Блюхеру предписания, требуя перейти на правую сторону Парты.
Разъяренный Блюхер к ночи примчался в Брейтенфельд, где кронпринц вытребовал у него корпус Ланжерона в подкрепление к силам Северной армии, и так превосходящей Силезскую численностью, в обмен на обещание перейти Парту. Переводчиком между Блюхером, не знавшим французского, и Бернадотом, не знавшим немецкого, был сам принц Вильгельм Прусский, младший брат короля, весьма дипломатично заменявший «миллион доннерветтер!»[21] на «очень плохая погода», к глубокому неудовольствию присутствовавшего при судьбоносном совещании в качестве ординарца Шемета.
Сам главнокомандующий Силезской армией остался при корпусе Ланжерона, желая лично проследить, чтобы у кронпринца не возникло ни малейшего повода уклониться от участия в сражении. Едва лишь успел он возвратиться в Ойтрич, ранним утром восемнадцатого октября, как по всему протяжению линии, занятой французами вокруг Лейпцига, заговорили пушки. Началась Битва Народов за независимость Германии и Европы.
Блюхер, выступивший с корпусом Ланжерона из Ойтрича, направился в Мокау, где саперы наскоро наводили мост через Плессну. В пути их нагнал очередной посланец Бернадота, требовавшего, чтобы корпус присоединился к нему в Таухе, где переправлялась Северная армия. Этот маневр стоил бы Блюхеру четырех часов даром потерянного времени, и генерал «Вперед» самым решительным тоном передал кронпринцу, что генерал Ланжерон будет ожидать его приказаний на левом берегу Парты, у Наундорфа, и велел продолжить движение. Нетерпение старого гусара дошло до того, что, не дожидаясь, пока саперы закончат работу, он приказал войскам переправляться вброд, по пояс в воде под холодным проливным дождем. Войцех, восседавший на Буране, при этом маневре всего лишь промочил ботики и мысленно возблагодарил покойного графа Шемета, предусмотрительно записавшего сына в кавалерию.
21
В буквальном переводе с немецкого весьма экспрессивное ругательство «доннерветтер» действительно означает «плохая погода».