Жженка лилась струей, гитара переходила из рук в руки. Пели нежные признания прекрасным очам и скабрезные хвалы блудным девкам, прославляли удаль и молодечество, пьяный разгул и воинскую доблесть. Разговоры стали громче, смех резче, глаза заблестели.
Войцех, проникшийся боевым духом гусарского братства, опрокинул уже пятую чару и находился в самом приподнятом настроении. Разговор зашел о надвигающейся войне, и воинственный задор завладел Шеметом.
— Да пусть уж скорее! — воскликнул он, горячась. — Мчаться на неприятеля на лихом коне, сабля наголо, что может быть лучше? Видеть, как летят под ноги скакуну вражьи головы, дышать запахом битвы, слышать песнь победы! И пусть даже погибнуть, лишь бы со славой! Это ли не счастье?
— Мальчишка, — пожал плечами Василий Давыдов, — герой. Необученный, необстрелянный. Пороху понюхай, тогда и поглядим на тебя.
Алая завеса ярости упала перед глазами Войцеха. Он рванулся к котлу, по краям которого все еще лежали скрещенные сабли, остановился, замер, бешеными глазами глядя на Давыдова. Всем присутствующим, до того не придавшим словам поручика серьезного значения, вдруг стало ясно, что добром дело не кончится.
Лесовский с сомнением взглянул на Шемета и Давыдова, в молчании меряющих друг друга взглядами. Поединки между товарищами по полку случались редко. Обычно, если жженка или шампанское ударяли кому-то в голову, заставляя наговорить лишнего, спор решался тут же, в кругу офицеров, дракой на саблях до первой крови. Не было случая, чтобы кто-то серьезно пострадал в таком поединке, и даже если слухи о нем доходили до начальства, дуэлью, за которую участников могли наказать по всей строгости, его не считали.
Но на лице Войцеха столь явно отразилась жажда крови, губы одернулись, обнажая зубы, ноздри хищно раздулись, в глазах засверкал огонь, что штабс-ротмистр понял — биться он станет насмерть. Нет, поединка допускать, решительно, было нельзя.
Шемет, застигнутый врасплох собственной реакцией, не видел перед собой ничего, кроме спокойного и сосредоточенного лица Давыдова. Хотелось ударить кулаком, вцепиться когтями, зубами, рубить и кромсать. Ненависть и ярость затопили разум, а перед глазами висела красная пелена, словно кровавый туман.
Тяжело дыша, Войцех тряхнул головой и наваждение исчезло. Штабс-ротмистр облегченно вздохнул, Сенин и Бринк, уже готовые разнимать дерущихся, отступили от них на полшага. Казалось, последствий происшествие иметь не будет. Слова Давыдова, хоть и обидные, чести Шемета не задевали, и сатисфакции не требовали.
— Вы совершенно правы, господин поручик, — тихо и отчетливо произнес Войцех, — я еще не имел случая испытать себя под пулями. Надеюсь, вы в ближайшее время предоставите мне такую возможность. Поручик Сенин навестит вас, чтобы обговорить условия.
— Я? — охнул Сенин.
И тут же сник. После слов Войцеха дело приняло неожиданный оборот. Отказаться от дуэли для Давыдова означало либо обвинить Шемета в трусости без малейших доказательств, либо проявить трусость самому.
— Вы, поручик Сенин, — кивнул Лесовский, тяжело вздохнув. По долгу старшего он должен был бы остановить поединок, но по долгу чести сделать этого не мог.
Штабс-ротмистр обернулся к Шемету.
— Надеюсь, вы не считаете оскорбление смертельным, корнет?
— Только кровным, — кивнул Войцех, — поручик Давыдов высказал предположение о моей неспособности глядеть пулям в лицо. Если бы это было утверждение, тогда, конечно…
— По домам, — заключил Лесовский, — и чтобы ни одна душа не проговорилась о случившемся. Не то болтун будет иметь дело лично со мной.
Уже после полуночи, обсудив с Войцехом условия предстоящего поединка, Сенин отправился к Давыдову, отвозить картель. Вызов был написан по всем правилам холодной учтивости, но в намерении стреляться насмерть, если придется, сомнений не оставлял.
После того секунданты встретились без свидетелей на квартире у Бринка, обсудить условия. Барьеры решено было ставить в десяти шагах — на благородном расстоянии, и по десять шагов для каждого до барьера. Войцех не стал настаивать на праве вызова противника к барьеру для стреляющего вторым — это было почти что узаконенное убийство, остановка после первого выстрела, уравнивающая шансы соперников, его вполне устроила. Но стреляться решено было «до результата», иначе вся история теряла смысл, позволяя толковать намерения дуэлянтов, как пустое фанфаронство.