У Войцеха, всем сердцем разделявшего идеалы революции, хотя и признававшего, что выплеснувшаяся стихия сметала без разбора правых и виноватых, вспыхнуло горячее желание заявиться в собор в красном фригийском колпаке, но доводы разума пересилили, и он решил не дразнить гусей. Князь Радзивилл был прав, судьбы Европы сейчас могли зависеть от столь малых и непредсказуемых величин, что стоило поберечь свои усилия до более подходящего случая.
В большом санном выезде, состоявшемся на следующий после богослужения день, Войцеху тоже довелось принять только косвенное участие. Тридцать больших саней ждали седоков на площади Йозефплац. Коронованных особ и приравненных к ним владетельных князей на конгресс съехалось столько, что за места в санях шла чуть ли не драка, а фестивальному комитету пришлось ломать головы над вопросом, кому ехать первым, и как рассадить всю эту толпу венценосцев. В конце концов, положились на лотерею, и Фортуна, кажется, подыграла дипломатическим усилиям устроителей, поскольку пребывавшим с утра не в духе по причинам политическим русскому царю и прусскому королю повезло на любовной ниве, обоим достались спутницы, к которым в этот момент монархи питали нежные чувства.
На дворцовой площади собралась толпа, поглазеть на диковинное зрелище. Обитые изумрудно-зеленым бархатом сани сверкали позолотой, серебряные колокольчики звенели под порывами ветра, шелка, покрывавшие меховые полости, ярко алели на фоне ослепительно-белого снега. От теплого дыхания лошадей, покрытых тигровыми и медвежьими шкурами, в воздухе клубился пар.
Вдоволь налюбовавшись на все еще готовящуюся к выезду кавалькаду, Войцех и Вилли вскочили в новенькую карету с гербом Шеметов и помчались к дворцу Шёнбрунн. На грандиозный зимний карнавал и оперное представление молодые люди приглашения получили.
Проезжая мимо мемориальной доски Яну III Собескому, польскому королю, в 1683 году спасшему Вену от турецкой осады, а Европу — от османского ига, Войцех велел Юргису остановиться.
— Могли бы и на памятник раскошелиться, — нахмурился Шемет, — небось, до сих пор простить не могут, что их спасали.
— Да уж, — кивнул Вилли, — мне отец говорил, что процессия здесь остановится. Почтить память. Лицемеры. Царь на Герцогство Варшавское глаз положил, корону польскую для себя вытребовать хочет. Конституцию обещает. Но веры ему нет. Отец считает, что автономия под эгидой Пруссии — лучший вариант.
— Но Литву император Александр не отдаст, — заметил Войцех, когда карета снова тронулась с места, — куцая получится автономия. Может быть, царь, все-таки, сдержит обещание, данное Костюшко? Я письмо лично видел.
— Когда это Россия отдавала то, что к рукам прилипло? — фыркнул Вилли. — Отец говорит, русским веры нет. К тому же, мы с тобой прусские подданные и должны держать сторону своего короля. Ты присягу приносил.
— Я присягу Германии приносил, — пожал плечами Войцех, — да где она? Снова по уделам растащат, легитимисты чертовы. Впору рокош[22] объявлять, народ в косы поднимать. Но рано еще.
— Будет и Германия, дай срок, — убежденно сказал Вилли, — и Польша великая. И Речь Посполитая от моря и до моря. Может, не при нашей жизни, но будет. А пока сделаем, что сможем.
— Сделаем, — задумчиво подтвердил Войцех.
Продолжать эту тему он не стал, памятуя о том, что по материнской линии Вилли приходится внучатым племянником Фридриху Великому. Но теперь ему стало ясно, какую сторону князь Антоний Генрих называл «нашей», и иметь отношение к этому «мы» Шемет категорически не соглашался.
Отправив Юргиса устраивать карету на заднем дворе, Войцех и Вилли спустились к озеру. По гладкому льду уже скользили «венецианские гондолы», оркестр разместился в огромном серебристом лебеде, девушки, одетые голландскими молочницами, вальсировали под веселую музыку. Тут же сновали вставшие на коньки предприимчивые торговцы, продававшие с деревянных лотков горячительные напитки.
Молодые люди оставили шубы в приозерном павильончике под присмотром австрийского лакея, надели выданные им же коньки и отправились на лед. Берлинские уроки не прошли даром, Войцех вертелся волчком и выписывал на льду кренделя, привлекая к себе восхищенные взгляды публики. Юноша в синем казакине и фуражке с лаковым козырьком, уже сорвавший свою долю аплодисментов до появления Шемета, окинул его оценивающим взглядом, и вскоре между ними завязалось настоящее соревнование, к немалому удовольствию зрителей.
22
Рокош — официальное восстание против короля, на которое имела право шляхта во имя защиты своих прав и свобод.
Право на рокош как на бунт против короля происходило от средневекового права сопротивляться королевской власти. Юридической основой права шляхты на рокош было право на отказ в послушании королю (non praestanda oboedientia), зафиксированное в так называемых «Мельниковском привилее» (23 октября 1501 года), «Генриковых артикулах» 1573 года и Pacta conventa (подписываемых при избрании каждым королём, начиная с Генриха Валуа).