— Госпожа графиня — вторая супруга моего отца, — улыбнулся Войцех, — но назвать графиню Жюстину «мачехой» язык не повернется. Я надеюсь, она скоро прибудет в Вену и украсит общество своим присутствием.
— Наше общество весьма нуждается в таких благородных примерах, — согласился Гумбольдт, — но до приезда графини еще есть время, а вы мне нужны прямо сейчас. Ваше уважение к свободе, ваша настойчивость и горячность могут весьма пригодиться. На последнем совещании принято решение об организации Комиссии по борьбе с работорговлей. У Пруссии нет прямой заинтересованности в этом вопросе, ни с какой стороны. И отправить туда кого-то из сотрудников посольства мне не позволят, сочтя это недопустимым расточительством. Но лично я, граф, считаю это дело по-настоящему важным. И хотел бы видеть представителем Пруссии человека, который не будет спать на заседаниях, бездумно подписывая документы. Вы готовы взяться за это поручение, граф?
— Ничего не смыслю в работорговле, — признался Войцех, — но это лучше, чем стаптывать бальные туфли на паркетах. Когда мне приступать к службе, Ваше Превосходительство?
— Я сообщу, — улыбнулся Гумбольдт, — в ближайший вторник. На званом вечере у Фанни фон Арнштейн, которой намереваюсь лично вас представить.
Сбежать из дому Войцех успел вовремя. Он как раз садился в карету, когда у задней двери флигеля мелькнула знакомая шубка. Юргис мешкать не стал, и кони чуть не галопом рванули со двора по заснеженной мостовой. Войцех откинулся на подушки сиденья и с облегчением выдохнул. Вечер начинался наилучшим образом.
О политике в салоне Фанни фон Арнштейн этим вечером не говорили. Австрийский поэт Фридрих фон Шлегель, занимавший скромную должность в австрийской делегации, читал свои стихи, Якоб Гримм, ставший знаменитым после того, как на пару со своим братом выпустил в свет «Сказки», жаловался на скуку и отупение от переписывания документов в прусском посольстве, Карл Бертух, представлявший на конгрессе интересы германских издателей, возмущался нарушением издательских прав и пламенно отстаивал свободу печати.
Войцех целиком и полностью поддерживал любые свободы, но, не чувствуя себя достаточно осведомленным в теме беседы, начал озираться по сторонам в поисках более интересной компании. Взгляд его привлек пожилой мужчина в черном сюртуке с иголочки, не слишком сочетающемся с бархатной ермолкой, покрывающей темные с проседью волосы.
— Исаак! — Шемет радостно улыбнулся. — Вот нежданная встреча! Что занесло тебя в Вену?
— То же, что и вас, герр Шемет, — ответил Исаак, пожимая протянутую руку, — забота о судьбах моего народа.
— Вас тоже поделить не могут? — рассмеялся Войцех.
— Шутите, герр Шемет, — вздохнул Шпигель, — впрочем, что еще остается, когда к доводам разума никто не прислушивается?
— Похоже, ты прав, — согласился Войцех, — они все еще пьяны победой и не видят, что мир изменился.
— За этим я и приехал. Как бы ни был плох Наполеон, но в союзных Франции Германских государствах мы получили по его Кодексу равные гражданские права. И даже Пруссия вынуждена была принять Эдикт об эмансипации, когда ей понадобились деньги и солдаты. Но война окончена, герр Шемет, а победители словно забыли, за что она велась. Впрочем, это не о вас, герр Шемет. В вас я не сомневаюсь.
— Если мне доведется хоть немного повлиять на чье-то мнение, — кивнул Войцех, — я непременно это сделаю. В моем эскадроне служили двое твоих соплеменников, Исаак. Оба погибли у Кицена. Славные были гусары.
— Да благословенна будет их память, — прошептал Исаак, наклонив голову.
Он замер на мгновение и пристально поглядел Войцеху в глаза.
— Вы все еще не нарушили заповедь, герр Шемет? — тихо спросил он. — Вы все еще видите разницу?
— Мне недавно задавали этот вопрос, — так же тихо ответил Войцех, — нравится ли мне убивать. Нет, Исаак. Пока еще нет.
С опасных философских изысканий разговор перешел на дела более насущные и прозаические, и тут оказалось, что у Шпигеля и в Вене есть знакомые, готовые сдать небольшой дом надежному человеку. На этот раз уезжавшие к родственникам в Лейпциг хозяева опасались за судьбу мебели и посуды, а не дочери на выданье, и граф Шемет, без сомнения, был именно тем постояльцем, которому можно было доверить семейное имущество. Договорившись на утро об осмотре дома, Войцех простился с уже торопившимся уходить Исааком и, воспрянув духом, отправился в буфетную, где гостей поджидали восхитительные миндальные пирожные.