Завернутых в цветные ткани и меховые накидки чернокожих гостей представили комиссии. На изможденных лицах застыло выражение недоумения и удивления, но мистер Ходжес сумел пробиться сквозь стену недоверия, пообещав, что при первой же возможности вернет их на родину. Бесхитростные рассказы о долгом пути с колодками на шее, о бичах надсмотрщиков, о десятках погибших в дороге товарищей по несчастью, о голоде и болезнях тронули многие сердца. Представитель Португалии тут же попросил лорда Каслри о личных переговорах, француз украдкой утер глаза батистовым платком, а граф Шемет предложил собрать в частном порядке средства для скорейшей отправки освобожденных рабов в Африку. Заседание закрылось, негров отвезли обратно на мызу, но Войцех, впервые так близко столкнувшийся с представителями совершенно другого мира, решил познакомиться с их нравами и обычаями поближе.
Благополучно разминувшись с Доротеей и графом Кламом-Мартиницем в фешенебельном ресторане «Римская императрица», Шемет помчался домой, переодеваться и писать письма. Он так увлекся описанием своих впечатлений от утреннего заседания, что за окнами опустились сумерки, и выбираться из дому пришлось через заднюю дверь, на прием к князю уже съезжались гости. В Мёдлинг он добрался в полной темноте, но дом на окраине небольшого старинного городка нашел почти сразу же. За черным кружевом голых ветвей живой изгороди полыхал высокий костер, и до слуха Шемета донеслись низкие гудящие голоса, вторящие качающемуся ритму обитых мягкой кожей барабанов.
Завернувшись поплотнее в плащ — вечером зима все еще напоминала о себе — Войцех отпустил Юргиса греться в ближайший кабачок и толкнул калитку. Во дворе, вокруг костра, плясали темные фигуры, на эбеновых лицах, лоснящихся от пота, алым и золотым вспыхивали отблески высокого пламени. Две девушки с обнаженной грудью и в длинных юбках из яркой ткани, кружились, мелко перебирая ногами, их широкие бедра колыхались в такт дробному ритму трещоток и погремушек, которыми потрясали стоявшие в кругу мужчины. Ночной холод отступил перед огненной пляской, и от танцоров веяло жаром почище, чем от костра.
И барабаны. Длинные деревянные бочонки, покрытые с двух сторон шкурой и стянутые кожаными ремнями. Двое мужчин выбивали ритм, постукивая кончиками ловких черных пальцев по обеим сторонам своих инструментов. Еще один гулко колотил в барабан кривой тонкой палочкой. Под руками музыкантов дерево пело человечьими голосами, чужими, дикими, свободными. Здесь, в самом сердце Европы, Африка плела свою древнюю магию, и Войцех замер в безмолвии, качая головой в такт тягучему напеву и волнующему, страстному ритму.
На плечо опустилась чья-то рука, и Войцех, вздрогнув, обернулся.
— Хорошая музыка, — в темноте сверкнула белозубая улыбка Уве Глатца, — настоящая. Плоть от плоти земли и неба, в ритме сердца.
В красноватых отсветах костра лицо оперного тенора казалось резче и жестче, золотистые волосы разметались под порывом ветра. Уве возвышался над Войцехом почти на голову, статный, широкоплечий. Словно викинг, вышедший из саг, над которыми он с изысканной иронией подшучивал в салоне Фанни фон Арнштейн.
— Я уже был здесь, неделю назад и вчера, — поторопился объясниться Глатц, заметив недоумение на лице Шемета, — эта музыка завораживает, не правда ли?
— Мне кажется, я бы тоже мог так сыграть, — ответил Войцех, — если удастся достать такой барабан. Может, они продадут мне один?
— Они называются калангу, — сообщил Глатц, — и негры не расстанутся с ними ни за какие деньги. Впрочем, они вряд ли вообще понимают, что такое деньги. Но калангу — священный барабан, его голосом говорят духи. В его ритме — колдовская сила. Не боитесь, граф?
— Не верю ни в колдовство, ни в духов, — покачал головой Войцех, — но не думаю, что негры со мной согласятся. Жаль, я бы попробовал. Это совсем не то, к чему я привык, но так даже интереснее.
— Вы играете на барабане, граф? — усмехнулся Уве. — Право же, вы меня заинтриговали. Впервые вижу аристократа, не чурающегося такого неблагородного занятия. И, знаете что? Возможно, я мог бы вам помочь. Приходите завтра после спектакля ко мне в гримерную. Я попробую достать для вас калангу. Придете?
— Непременно, — кивнул Войцех, — спасибо за приглашение, герр Глатц.
С утра Войцех корпел в комиссии над горой документов, составляя докладную записку для Гумбольдта, день просидел в библиотеке консерватории, безуспешно пытаясь отыскать труды об африканской музыке, и к вечеру сообразил, что билет в Бургтеатер, придворную оперу, купить опоздал. Пришлось проситься в ложу к княгине Радзивилл, что само по себе было не так уж плохо, но делало его легкой добычей для Доротеи. Уве Глатц тоже не внушал ему особого доверия, проскользнувшие в разговоре с Мари-Огюстиной намеки на ожидающее Шемета будущее каким-то образом связывались в мыслях с таинственным незнакомцем в павлиньей маске. Да и неожиданное появление тенора в Мёдлинге теперь казалось Войцеху странным и не случайным.