Наступил март. В свете поговаривали о решении императора Александра вернуться в Россию к православной Пасхе, австрийский монарх вдруг выразил желание посетить Венецию, да и другие венценосцы все чаще поглядывали в сторону дома. Войцех никак не мог решить, оставаться ли в Вене, откуда в Париж было ближе, до мая, или ненадолго вернуться домой. Пока что он делил свободное от светских обязанностей время между Тадеком и Уве, и, хотя укоры совести все еще не давали ему спокойно уснуть, регулярно писал Линусе длинные нежные письма.
Шестого марта из Парижа пришло письмо. В конверте, против обыкновения, оказался не один рисунок, а три. Вернее, это были даже не рисунки, а закладки для книг, с тонкой кружевной резьбой по плотной бумаге, с изящным узором, рамками окаймляющим яркие, нарисованные акварелью цветы. Миндаль, каштан и ландыши. Майское цветение, надежда на скорую встречу. Год ожидания летел к концу, и до Парижа, казалось, было рукой подать.
На следующий день Париж оказался на краю земли. В Вену дошли известия о побеге Наполеона с Эльбы, и над Европой, только что надеявшейся на вечный мир, замаячил призрак новой войны.
Вену охватила паника. Наполеон исчез с Эльбы, но никто не знал, куда он направится. У низложенного императора французов не было ни армии, ни пушек, но никто не сомневался, что это вопрос времени. Людовик Жирный за неполный год своего правления сумел настроить против себя и простой народ, и аристократию, и новую знать, отодвинутую с первых мест после поражения Наполеона. Мюрат, низложения которого добивался Талейран, тоже мог перейти на сторону Бонапарта. Конгресс замер в ожидании новостей из Франции.
Страсти вскоре улеглись, и бывшие союзники начали обвинять друг друга. Британцев упрекали в том, что они упустили Наполеона, хотя по условиям отречения ему вовсе не запрещалось покидать Эльбу. В пособничестве побегу подозревали австрийский двор, императору Францу облагодетельствованный им зять на французском троне мог показаться удобнее, чем заносчивые Бурбоны. Французам напомнили о том, что они не выплатили императору Эльбы обещанные два миллиона франков, что вполне могло подтолкнуть его к побегу. Пруссаки интересовались, у кого Бонапарт на этот побег денег раздобыл. Русскому царю ставили в вину излишний либерализм и снисходительность, именно по его настоянию местом ссылки не выбрали далекие острова Святой Елены или Азоры.
Пока в Вене искали виноватых, Наполеон двигался к Парижу. Войска, посланные против него, присоединялись к его маленькому отряду, города чествовали, как законного правителя Франции, народ приветствовал овациями и цветами.
Напуганный возможностью нового вторжения Талейран поторопился составить декларацию, объявлявшую Наполеона вне закона. Война должна вестись против узурпатора, а не против Франции, настаивал он. После целого дня дебатов документ подписали представители восьми держав. Остальные участники Конгресса остались этим недовольны, их снова отстранили от принятия решений, влияющих на судьбы всей Европы.
Шемет в эти дни почти не выходил из дому. Глухая ярость овладела им, ненависть белым пламенем горела в глазах, ногти до боли впивались в ладони. В первый же день он чуть не бросился в Париж, несмотря на то, что до окончания траура оставалось еще два месяца. Но Наполеон продвигался слишком быстро, и надежда увезти Каролину из Парижа до его прихода была ничтожно мала.
Двадцать пятого марта Великобритания, Россия, Австрия и Пруссия подписали соглашение, по которому каждая из сторон обязывалась выставить против Наполеона стопятидесятитысячную армию. Император Александр снова почувствовал себя полководцем и вызвался возглавить ее лично, но Меттерних вежливо, но твердо, убедил его отказаться от этой мысли, предложив снова создать военный совет, куда войдут русский царь, прусский король и австрийский фельдмаршал Шварценберг. Веллингтон от участия в совете отказался, заявив, что предпочитает взять в руки мушкет. Через три дня после подписания соглашения Седьмой коалиции британский фельдмаршал направился в Брюссель, чтобы лично возглавить собирающуюся там армию.