Войцех пробирался между ранеными осторожно, но пару раз все-таки наступил на чью-то не вовремя откинутую руку, бормоча бесполезные извинения и вглядываясь в перекошенные страданием лица. Ганс лежал у левой стены, в осунувшемся лице не было ни кровинки, голубые глаза блестели от лихорадки, а белокурые волосы прилипли к высокому лбу.
— Здравствуй, Войцех, — прошелестел Эрлих, узнавая друга, — и прощай. Доктор говорит, я нежилец. Слишком поздно довезли, горячка началась. Гангрена, наверное. Кларе передашь…
— Сам передашь! — рыкнул Войцех, выскакивая наружу.
Санитар, перевязывавший капрала, уже освободился, и Шемет потянул его за собой, к сараю.
— Ошибка вышла, — уверенно заявил он, — там гусарский офицер лежит, почти как новенький. Подлатать немного — и снова в бой. Если не вытащим — точно ведь помрет. Помоги, братец, век не забуду.
— Герр Миних мне голову оторвет, — проворчал санитар, — ну, да ладно. Вдруг и правда выживет? Хороший паренек, ладный. Я его сразу приметил, тихий он. Тихие — они самые храбрые, герр лейтенант, им себя в собственной смелости убеждать не нужно.
Войцех от такого многословия поморщился, но промолчал. Санитар согласился помочь, а большего от него требовать было нельзя. Они вытащили Ганса, уложив на свободные носилки, и понесли в амбар, минуя очередь.
Герр Миних, крупный высокий мужчина с легкой проседью в густых бакенбардах, вытирал руки о покрытую бурыми и алыми пальцами простыню. Его кожаный фартук блестел от свежей крови, закатанные рукава когда-то белой рубахи краснели почти до плеч. В кресле, привязанный ремнями, своей очереди дожидался молоденький уланский корнет с оторванной ступней, нога его, чуть ниже колена, была перетянута обрывком портупеи.
— Что это за самоуправство?! — возмущенно воскликнул хирург при виде входящего с носилками Шемета. — Я еще час назад видел этого лейтенанта, и распорядился…
— Что я тебе говорил, Войцех, — прохрипел Эрлих, — оставь, не лезь на рожон.
— Заткнись! — рявкнул Шемет и обернулся к Миниху.
Суровые губы лекаря сжались в линию, и Войцех сразу понял, что нахрапом тут не возьмешь.
— Доктор, — проникновенным голосом произнес он, — нельзя ему умирать. У него в Брюсселе жена. Она ребенка ждет.
— Да что, он один такой, что ли? — взъярился Миних. — Там у каждого второго дома — семеро по лавкам и жена на сносях. Сказано — нежилец.
Он отбросил простыню и еще раз склонился над отвратительным месивом мяса, костей и грязи, которое прежде было коленом Ганса.
— Один шанс из десяти у него есть, — объявил хирург, — парень крепкий. Но я не стану тратить на него время, за которое можно спасти того, у кого шансов больше. Клаус, уноси лейтенанта, мне резать надо.
— Герр Миних, — взволнованно произнес Войцех, — вы меня не поняли. Дайте мне договорить, пожалуйста. Фрау Эрлих никогда не простит ни себе, ни ребенку, что Ганс занял ее место в строю. Она…
— Позвольте-ка, — перебил его Миних, — неужто фрау Эрлих…
— Корнет Клара Леттов. То есть, Клара Лампрехт, — поправился Войцех, — они осенью поженились, доктор. А тут снова война.
— Хорошо, — кивнул хирург, — я попробую. Но сначала — корнет. Так будет быстрее.
Миних подошел к столу, на котором стоял потертый кожаный чемоданчик, полный зловеще поблескивающих острых предметов непонятного Войцеху назначения. Санитары уже привязали корнета к креслу широкими ремнями, и перетянули обнаженную ногу выше колена жгутом — толстой полосой джутовой ленты, затягивающейся с помощью металлического винта.
— Время засеките, лейтенант, — посоветовал молодой помощник хирурга, проверяя крепость ремней, — герр Миних — один из лучших армейских хирургов в Пруссии.
Операция проходила всего в паре шагов от Шемета, стоящего рядом с носилками. Миних сел на табурет рядом с корнетом, держа в руке изогнутый нож, размером чуть поменьше крестьянского серпа, и сделал первый надрез, ведя лезвие от себя, вкруговую, а потом к себе, по направлению к сердцу. Помощники немедленно растянули разошедшуюся кожу в стороны от разреза, обнажая мышцы, на нижней кромке проступили обильные капли крови, но рана осталась чистой. Еще парой движений Миних разрезал упругие красные волокна и отложил нож. Санитар немедленно подал ему небольшую пилу.
До этого момента корнет, закусивший нижнюю губу, держался стойко, хотя на лбу его, под рыжеватыми прядями слипшихся волос выступили крупные капли пота. Но, когда пила со скрежетом вгрызлась в кость, глаза юноши закатились, и изо рта вырвался длинный, оглушительный вой. На темном сукне рейтуз, прикрывающих здоровую ногу, проступило темное пятно. Миних, словно не замечая страданий корнета, продолжал пилить. От себя — с нажимом, к себе — быстро и плавно. От быстрых движений пилы в воздухе запахло жженой костью.