Увлеченный погоней Войцех уж давно отбился от эскадрона, Йорик несся по брюхо во ржи, догоняя одиноких беглецов, думавших спасти свои жизни в стороне от всеобщего столпотворения. Впереди замаячили темные фигуры — десяток, не меньше, но гонимый жаждой крови Войцех пришпорил Йорика, стремительно приближаясь к остановившимся при звуке погони французам.
— Мы сдаемся, господин офицер! — пожилой гренадер поднял руки, отбрасывая ружье. — Пощадите!
Его товарищи не спешили расстаться с оружием, видно, надеясь, что одинокий всадник даст им уйти. Войцех прошел сквозь сбившихся в кучу французов, как мясницкий топор сквозь мякоть, сабля разрубила меховую шапку гренадера, на землю посыпались пальцы, прикрывшие голову от удара, тело мешком осело к ногам Йорика.
— Он один, один, чего вы боитесь? — выкрикнул молодой солдат, бросаясь к коню с штыком наперевес.
Шемет поднял Йорика на дыбы, штык прошел под мягким конским брюхом, тяжелые копыта обрушились на грудь солдата. Его товарищи в отчаянном порыве бросились к нему, и Войцех вылетел из седла с саблей в руке, рубанул сплеча ближайшего противника, хлопнув Йорика по крупу раненой рукой.
Боль пронзила его от локтя до плеча, но ярость приглушила ее и смертельным вихрем закружила в безмолвном танце. Лишь сабля звенела о штыки и солдатские тесаки, и наседавшие враги падали один за другим, и горячие фонтаны хлестали из глубоких ран, заливая лицо и руки Войцеха, воспламеняя его все больше, и глаза засияли восторгом, и счастливая улыбка расцвела на бледных губах, и вкус вражеской крови пьянил, как старое вино.
— Он мертв уже три раза, парень, — хриплый голос ворвался в алую мглу, возвращая Войцеха в мир живых, — присядь, отдохни.
Голос говорил по-немецки, но акцент был не французский, Войцех сразу и не сообразил, какой именно. Он опустил саблю, и тонкая струйка крови полилась в землю рядом с сапогом. Рукава доломана ниже локтя насквозь промокли, на губах запеклась густая корка, открывшаяся рана жгла огнем.
— Вы где? — Шемет вытер саблю обрывком французского мундира, огляделся. — Вы кто?
— Сержант Хью Мак-Грегор, Колдстримский гвардейский, — говоривший, пошатываясь, встал, и Войцех разглядел высокий силуэт в длинных рейтузах, с широкими плечами, обтянутыми красной курткой, и со встрепанными волосами. Луна светила сержанту в спину, и лица его было не различить.
— Как вы здесь оказались? — недоверчиво спросил Войцех, переходя на английский.
— Бог его знает, — пожал плечами Мак-Грегор, — я даже не знаю, где это «здесь». Выпить не найдется?
— Не уверен, — вздохнул Войцех, — я, кажется, потерял коня.
Он свистнул, и Йорик, недовольно фыркая, выступил из темноты, обнюхал хозяина и положил теплую морду ему на плечо, в знак прощения.
В седельной сумке, кроме кожаной фляги с коньяком, отыскалась пара сухарей и кусок твердого сыра. Костер разводить не решились, несмотря на пробиравшую до костей сырость, пшеница, подсушенная огнем, могла вспыхнуть в любой момент.
— Умылся бы ты, парень, — сержант приложился к фляге и вернул ее Войцеху, — рожа в крови, чисто вампир, глядеть на тебя страшно. И рубил ты их, прямо тебе скажу, так, что меня дрожь пробрала, а я, парень, не робкого десятка, трусов в Колдстримский гвардейский не берут.
— Лейтенант Особого Гусарского Эскадрона Шемет, — представился, наконец, Войцех, — я от своих отбился, и…
Он замолчал, не желая еще больше пугать случайного товарища. Мак-Грегор, так кстати оказавшийся в поле, вернул его из темных глубин безумия, из-за алой черты, которую Войцеху до сих пор переходить не доводилось.
«Мне нравится убивать, Исаак, — горько подумал он, — теперь нравится. Войдем в Париж, и я больше никогда не возьму в руки оружия. До самой смерти. Клянусь».
Войцех отыскал в сумке флягу с водой, кое-как оттер лицо смоченным подолом рубахи, прополоскал рот, сплюнул. Железный привкус все еще стоял во рту.
— Да ты, никак, ранен, парень, — заметил Мак-Грегор, разглядывая грязный платок, стягивавший рукав доломана выше локтя, — и кровь сочится. Сам перевязывал?
— Сам, — кивнул Войцех, — что, заметно?
— Слепой углядит, — ухмыльнулся сержант, — дай-ка я, приятель. Не то кровью изойдешь, а нам еще своих искать. Ты не знаешь, где мы?
— Понятия не имею, — покачал головой Войцех, — на север ехать надо, не заблудимся. Вот далеко ли, этого я не знаю. Ты-то как здесь, сержант? Ваши все там остались, на поле, мертвецов хоронят.