— Тебе легко говорить…
Сенин так и не сдвинулся с места, пожирая глазами красавицу. Она заметила его взгляд и отошла от колонны, направляясь к ним. Сенин замер, не в силах вымолвить ни слова. Диана отколола от корсажа привядшую алую розу, бросила поручику и, приложив палец к губам, двинулась в направлении сцены.
— Беги же! Что медлишь? — воскликнул Шемет.
Уговаривать Сенина не пришлось, и поручик вихрем сорвался с места, преследуя ускользающую богиню.
На этот раз возвращения Сенина не предвиделось. Войцех прошелся в польском, пронесся в вальсе, дождался мазурки, в которой, как всегда, отличился, сорвав аплодисменты не слишком обеспокоенной светскими условностями публики, и решил ехать домой на извозчике, оставив сани другу.
У самой гардеробной отвратительная сцена привлекла внимание Шемета. Мужчина в наряде Арлекина прижал к стене Коломбину, одной рукой зажимая ей рот, а другой пытаясь влезть за корсаж. Войцех кинулся к ним.
— Вы оскорбили даму, сударь!
— Это не дама, — хрипло рассмеялся Арлекин, — это девка. Мне плевать на ее титьки, но половина денег, которые она там прячет, — мои.
Коломбина шмыгнула носом, утираясь клетчатым рукавом.
— Вы оскорбили даму, — холодно повторил Войцех, — немедленно извинитесь, не то…
— Не то что? — презрительно ответил Арлекин. — На дуэль вызовете, ваше благородие? Не по сеньке шапка, много чести для меня. Дурак ты, ваше благородие.
— Дурак, — неожиданно согласился Шемет, с размаху ударяя Арлекина кулаком в нос.
Кровь брызнула на широкие крахмальные брыжи, и Войцеха словно опалило огнем. Красная пелена снова застелила ему взор, и кровь бросилась в голову. Арлекин вскрикнул, заслоняясь от следующего удара, Коломбина испуганно ойкнула и бросилась наутек. Шемет скрежетнул зубами и снова занес руку, ненависть и ярость вырвали из его горла тихое рычание.
Чья-то рука стальной хваткой остановила его.
— Довольно, граф, — спокойный голос отрезвил Войцеха и он обернулся. Арлекин, воспользовавшись моментом, кинулся бежать.
— Я вас знаю? — спросил Войцех, разглядывая высокую фигуру, закутанную в домино с головы до ног. Судя по голосу, это был мужчина, но черты его целиком скрывала фарфоровая маска, бесстрастное кукольное лицо, расписанное павлиньими перьями вокруг левой глазницы. Лишь черные глаза в прорезях маски горели живым огнем.
— Нет, господин граф, — ответил незнакомец, — но я знаю вас. Я знаю, что вы сейчас чувствовали. Я знаю, к чему это ведет… Что вы думаете о вечной жизни?
Вопрос застал Войцеха врасплох.
— Я в нее не верю, — он покачал головой, — ни в рай, ни в ад, ни в бога, ни в черта. А вы?
— Я не верю, — тихо ответил незнакомец, — я знаю. Но вы к ней еще не готовы, господин граф. До встречи.
Он словно растаял в полумраке алькова, и Войцех утер выступившую на лбу испарину.
— Что за черт! Пожалуй, и впрямь пора домой, приключений на сегодня было довольно.
Парад
С началом Святок неразлучная троица перебралась в казармы. Последние дни перед парадом прошли в лихорадочных приготовлениях. Утро проводили в учениях, послеобеденное время в чистке ремней, пуговиц, седел и прочей амуниции. Вахмистры сорвали голос, гоняя своих подопечных, поручики и корнеты сбились с ног, проверяя готовность.
Побудку протрубили в три часа пополуночи, эскадроны строились для последнего смотра перед парадом, фонарей натащили столько, что на плацу было почти по-утреннему светло. Корнет Шемет довольно улыбался своим молодцам — гусары не подкачали, каждый шнурок, каждая петличка были подогнаны по уставу, кони лоснились, оружие сверкало. Он уж собрался скомандовать «в седло», в ожидании прибытия шефа полка, генерал-лейтенанта Шевича, но его насторожил странный блеск в темных глазах Онищенки, лихого гусара пятого года службы, всегда отличавшегося примерным поведением и отменной выправкой.
— Ты что же, братец? — тихо спросил Войцех, подзывая к себе гусара. — Загулял ввечеру? Нашел время.
— Никак нет, ваше благородие! — хрипловатым басом отрапортовал Онищенко. — Ни боже ты мой.
— А ну, дыхни!
Войцех едва удержался, чтобы не зажать нос, когда на него пахнуло густым духом лука, нафабренных усов и еще чего-то, не поддающегося определению. Но сивухой от гусара определенно не разило, и корнет велел ему вернуться в строй. Подъехавшие на плац старшие офицеры заняли все его внимание, и Войцех с головой ушел в насущные дела ранжирования взвода.
Поздний холодный рассвет озарил Санкт-Петербург редким зимним солнцем. Свежий яркий снег искрился в розоватых лучах, червонным золотом горело шитье доломанов, ослепительным блеском сияли пуговицы, мягкими красками играл мех офицерских барсов. В ожидании своей очереди полк расположился на Вознесенском проспекте. С Дворцовой площади доносились марши войсковых оркестров, мимо лейб-гусар парадным шагом уже промаршировали Семеновский и Преображенский полки, открывающие парад. Вслед за ними, гулко цокая подковами по расчищенной от снега мостовой, проехали конногвардейцы в белых мундирах и золотых касках с императорскими орлами, кавалергарды в сияющих кирасах и шлемах с высокими полукруглыми гребнями.