Лед, впрочем, удалось растопить в самое непродолжительное время. Друзья больше слушали, чем говорили, щедро делились познаниями в военной науке и манежной езде, лишь недавно введенной в столичный обиход, от дежурств и поручений не бегали, но и перед начальством не выслуживались. Дух товарищества, царивший в Гродненском гусарском полку, возобладал над предубеждениями, и за чашей пунша молодые офицеры были торжественно приняты в дружеский круг.
Общественная жизнь в Тельшах с приходом гусарского полка оживилась, хотя местная шляхта верноподданническими настроениями не отличалась. На танцевальные вечера и благотворительные балы съезжались окрестные помещики, сопровождаемые дочерями на выданье и скучающими женами, в офицерском собрании и в доме городского головы по вечерам царило необычное для захолустного городка оживление.
Корнет с некоторым замешательством обнаружил себя в центре самого пристального внимания. В столице, где чины и звания имели даже большее значение, чем деньги и титул, за выгодного жениха его не считали. Здесь же каждая маменька смотрела на графа, чьи владения находились неподалеку, хотя и по прусскую сторону границы, с неприкрытой алчностью, а панночки в своем кокетстве соперничали с пустившимися в самый отчаянный флирт женами местных чиновников.
Войцех, против собственных ожиданий, такому повороту событий вовсе не обрадовался. В Петербурге ему не раз приходилось пролагать путь к вожделенной цели с помощью глубокомысленных и возвышенных бесед о поэтических красотах и модных романах, об итальянской опере и древней истории. Но сейчас, когда цель эта так и плыла ему в руки без особых усилий, он осознал, что подобные беседы составляли большую, если не главную часть его романтических устремлений. С тельшинскими дамами он откровенно скучал и, поразмыслив немного, ударился в совершеннейший целибат, к немалой потехе друга, с удовольствием пользовавшегося благосклонностью провинциальных красавиц.
Первая предвоенная гроза разразилась над головой корнета Шемета уже в конце февраля. Пруссия, уступив вооруженному давлению Франции, подписала с Наполеоном союзный договор на случай войны с Россией. Многие прусские офицеры, еще недавно видевшие в Российской империи союзника в борьбе за независимость своей родины, покинули ее, перейдя на службу к императору Александру. Но на Шемета, прусское подданство которого невыгодно сочеталось с литовским родом, пала тень подозрения в неблагонадежности. Из Вильны, где располагалась Главная Квартира Первой армии, пришло распоряжение перевести его в Ригу, в один из двух запасных эскадронов полка. Что, в сущности, означало отстранение от действительной службы и негласный надзор.
Мечты о славе, которые в преддверии близкой войны пьянили юного корнета, грозили развеяться прахом. В отчаянии он бросился к шефу полка, Якову Петровичу Кульневу, в самых пылких выражениях и со слезами на глазах уверяя грозного генерала в своей готовности отдать жизнь на поле брани с французом. Свою страстную речь по неизгладимой привычке Шемет перемежал ссылками на римских и греческих героев, чем заслужил полное одобрение Кульнева, питавшего к древней истории живой интерес. Генерал пообещал отправить в Вильну реляцию о благонадежности корнета и пригласил к обеду, заметив только, чтобы приходил со своим прибором, поскольку у него самого всего один.
Слух о несостоявшемся переводе в Ригу, однако же, просочился и пошел бродить, прирастая небылицами и подробностями. А в середине марта в Тельши примчался посыльный из Мединтильтаса с письмом, адресованным шефу полка, в котором граф Ян Казимир Шемет сообщал, что отказывает сыну, не повиновавшемуся родительскому приказу вернуться к родным пенатам, в денежном содержании. Столь тонкий политический ход старого графа преследовал своей целью как обезопасить Мединтильтас от возможных санкций со стороны прусской короны, так и упрочить положение Войцеха. В личном письме, переданном с тем же посыльным, он благословлял сына на ратный труд и желал ему успехов на избранном поприще.
События эти имели двоякие последствия. Полковые товарищи горячо сочувствовали юному корнету и, как могли, старались подсластить горькие плоды неуклонного исполнения воинского долга. Местная же шляхта, очевидно, усмотрела в произошедшем повод для оскорбленного достоинства и тщетных сожалений об упущенных возможностях. После дошедших в Тельши с некоторым запозданием известий об отклонении Государем плана Огинского по восстановлению Великого Княжества Литовского из западных провинций Речи Посполитой, многие паны горделиво удалились в свои имения, молчаливо выказывая свое неодобрение военным властям.