Войцех, зажатый со своим взводом на узкой плотине, по которой нельзя было пройти иначе, как по три, с ужасом осознал всю серьезность положения. С командных высот у Боярщина по казакам били искусно замаскированные орудия. Французские егеря, скрытно пробравшись к обеим сторонам дороги по болотистому лесу, открыли огонь по всадникам почти в упор. Сойти с плотины не представлялось никакой возможности, лошади вязли в густой грязи, высоко поднимали ноги, двигаясь медленным шагом.
Прежде чем наступавшие успели опомниться, три конных орудия были подбиты, казаки, сметенные ружейным огнем неприятеля, кинулись бежать. Сзади на кавалерию, застрявшую на узкой тропе, напирала ничего не подозревающая пехота. Со всех сторон раздавался треск ружейных выстрелов. Конница попала в засаду.
Кульнев, собрав своих людей, попытался прорваться вперед. Дорогу загородили убитые и умирающие, лошади шарахались от барахтающихся в грязи раненых, сползая с дороги на топкую обочину, вязли в болоте.
Войцех, со своим взводом в числе первых успевший выскочить на поляну перед Боярщиной, спешно разворачивал гусар в отступление. Они отходили последними, под огнем неприятеля. Рядом с дорогой, из-за кустов показался один из французских егерей, и Шемет разрядил свой пистолет ему прямо в лицо, с пяти шагов. Пуля разворотила стрелку левую щеку, и он упал, захлебываясь в грязной жиже.
— Держать строй! — хрипло скомандовал корнет. — Марш-марш!
Колонна находилась в полном наступлении. Роты, успевшие перейти Дриссу по мосту, закреплялись на высотах, другая часть, опрокинутая неприятелем в реку, спешила выбраться на берег. Восемь орудий, подошедших от генерала Сазонова, уже развернулись на позиции, Гродненский полк, наконец, завершивший маневр, был назначен им в прикрытие.
— Это хуже, чем под Оровайсом! — воскликнул Кульнев, подъехавший к подполковнику Ридигеру.
Действительно, части Удино, раньше русских успевшие перейти реку, уже обходили позицию авангарда с флангов, в то время, как главная колонна спешила по плотине на позиции фронтом.
— Друзья мои! Вперед, за мной! — отчаянным, охрипшим голосом воскликнул Кульнев. — Победить или умереть!
Гродненский полк, ведомый Кульневым и Ридигером, помчался вперед, врезавшись в обходившую французскую колонну всей массой своих эскадронов. Бешеный напор всадников, кипящих яростью за поверженных в засаде товарищей, местью за нанесенное поражение, смял неприятеля, очищая позицию от наседавших войск Удино.
Войцех, на полном скаку врезавшийся в пехотные ряды, рубил с коня, не глядя, не останавливаясь. Сабля взлетала и опускалась в его руке, кровь кипела, алая пелена ярости застилала взор. Сеча кипела вокруг него, штандарт дважды падал с убитыми под ним унтер-офицерами, пока Окунев не подхватил его, не понесся вперед, врубаясь во вражеские ряды.
В это время авангард, теснимый неприятелем, был принужден продолжать отступление. Орудия снялись с позиции, и снова спасение отряда было вверено Гродненским гусарам. От полка рассыпалась густая цепь фланкеров, частыми атаками сдерживавшая наступление пехоты. Но с фланга показалась конница Думерка. Заметив слабое прикрытие конной батареи, кирасиры устремились к орудиям. Гусары в едином порыве бросились на нового врага, завязалась отчаянная свалка.
В тяжелом бою кирасиры были отброшены, и полк, составлявший арьергард Кульневского отряда, продолжил тяжелое отступление. Кульнев спешился, и пошел, вместе с Ридигером, в последних рядах полка. Шеф остановился всего на мгновение у одного из орудий, чтобы отдать приказ, когда шальное ядро, залетевшее от неприятеля, ударило в него, оторвав обе ноги выше колена. Истекающий кровью Кульнев рухнул на землю, последним движением срывая с груди Георгиевский Крест, который он вложил в руку Ридигера.
— Увезите его! — слабеющим голосом сказал Кульнев. — Пусть неприятель не знает, что убил русского генерала.
Труп Шефа подхватили на руки гусары и понесли к пехотной колонне, где находились санитарные фургоны.
Между тем кирасиры Думерка, до того отброшенные полком, не замедлили вернуться. Заметив приближающихся латников, Ридигер воскликнул:
— Братцы, отомстим за нашего начальника!
Не дожидаясь команды, полк ринулся в бой. Мчащийся к батарее неприятель был принят в сабли, опрокинут и изрублен взбешенным полком. Войцех, одним из первых ворвавшийся в ряды кирасир, рубил врага с лютой, неистовой яростью, словно заговоренный уворачиваясь от встречных ударов. Кровь алыми каплями орошала его побледневшее лицо, затекала в рукава доломана, густыми дорожками сбегала по кривому клинку. Крики умирающих тонули в лязге сабель, пощады не было никому. Да и не услышал бы он воплей о пощаде, алая пелена застилала его взор, и клинок алой молнией пылал в окровавленной руке.