На другой день, после торжественного въезда графа Витгенштейна в Полоцк, в соборе отслужили благодарственное молебствие за победу и панихиду по убитым товарищам. Войцех, по долгу службы присутствовавший в церкви, был бледен и тих. Накануне он с трудом мог уснуть, несмотря на усталость. И во сне все видел горящий город и Сенина, падающего под ударом кривого клинка. Пока, уже под утро, незнакомый женский голос не произнес в его сне «Соберись, Шемет. Живи дальше».
«Это приказ», — с горькой улыбкой подумал он и провалился в спасительный сон без сновидений.
Предатель
Долго отдыхать в разрушенном Полоцке не пришлось. Уже на следующий день окрыленный успехами Витгенштейн двинул свой корпус по следам отступающего к югу маршала Виктора.
На второй день наступления в короткой и жаркой схватке у деревни Пустынники эскадрон потерял своего командира. Кемпферт, первым из офицеров проливший кровь свою в Отечественную войну, еще в деле под Вилькомиром, пал смертью храбрых в отчаянной сабельной сшибке. Опрокинутая французская кавалерия бросилась прочь, и Гродненцы гнали ее почти пятнадцать верст, до самых Ушач. Войцех летел впереди эскадрона, увлекая за собой гусар, и жаркая ярость бушевала в его сердце, ожесточенном недавней потерей.
Последовавшие за тем две недели непрерывных сражений измотали полк. Осень выдалась холодная, дожди сменялись первым снегом, сырым и липким, таявшим на чуть подмерзшей земле без следа. Мундиры истрепались в боях, от шнуров на доломанах и ментиках остались только темные следы по выгоревшему сукну, под когда-то щегольские, а теперь замызганные и изодранные серые плащи забирался промозглый ветер.
На биваках согревались у костров, торопливо глотая кашу, заправленную салом. Заворачивались все в те же плащи, плотнее прижимаясь друг к другу. Не однажды среди ночи лагерь будили истошные крики, когда кто-то из спящих подкатывался слишком близко к костру, и огонь перекидывался на плащ или шинель. Холод донимал и людей, и коней. Вьючные лошади уже давно отстали, вещи из баулов перекочевали в седельные сумки строевых коней. Но и эти небогатые пожитки таяли с каждым днем.
Французам, впрочем, приходилось еще хуже. Не раз их оголодавшие кони спотыкались, когда всадники понукали их в галоп. Редко когда неприятелю удавалось выдержать даже первую атаку гусарских эскадронов, а иногда уже при одном приближении Гродненцев противник бросался врассыпную, спасаясь от русских клинков.
Последнюю попытку изменить ход кампании маршал Виктор предпринял в начале ноября, ударив всеми силами на Чашники, где в то время стоял русский авангард под командованием генерала Алексеева. После двухчасового боя русские части вынуждены были отступить в Смоляны. Наступление Виктора остановили подошедшие вовремя основные силы Витгенштейна, но бои продолжались еще два дня, и французы, которым так и не удалось прикрыть пути отступления Великой Армии, отошли к Черее. Витгенштейн со своими войсками расположился у Чашников, где терпеливо ожидал подхода основных сил Кутузова и армии Чичагова. Гродненский полк, наконец, получил передышку.
В Чашниках Войцеху удалось хоть сколько-то отогреться. Вместе с другими обер-офицерами Гродненского полка он занял покосившуюся избу на краю деревни, и ему, привыкшему к петербургской роскоши, она теперь казалась царским дворцом. Его солдаты разместились в палатках, защищавших от злого ветра и снега с дождем, но не от всепроникающей стужи. Зато подоспел обоз, коней накормили досыта, впервые за две недели, людям раздали по двойной порции водки.
Войцех, исхудавший и мрачный, в ямщицком тулупе с обгоревшей полой поверх чудом сохранившегося в баулах парадного ментика, надетого в рукава, метался по лагерю из конца в конец. От шорников к кузнецам, от кашеваров в лазарет, от обоза к палаткам эскадрона. После сражения под Смолянами в эскадроне не осталось офицеров выше его по званию, и как-то само собой вышло, что поручик Шемет принял на себя все хозяйственные заботы. Кипучая деятельность отвлекала его от мыслей о гибели друга даже лучше, чем яростные схватки с неприятелем.
После полудня его отыскал Глебов. К Витгенштейну прибыл гонец из Петербурга с приказами о награждении отличившихся под Полоцком офицеров. В Чашниках не нашлось даже сарая, который мог бы вместить всех офицеров корпуса, и раздача наград проходила под дождем, на околице деревни.
До этого дня Войцех, угнетенный смертью друга, о своем участии в битве почти не вспоминал. Но теперь, когда все они выстроились перед командующим, пытаясь придать себе хоть сколько-нибудь приличествующий торжественности момента вид, ему вдруг показалось, что многие товарищи бросают на него косые взгляды. Он преисполнился уверенности, что его страх под стенами Полоцка тому причиной, и краска стыда залила его бледное лицо.