Шемет огляделся, обнаружил в конюшне уздечку и седло, словно поджидавшие его прихода. В седельной сумке, кроме щетки и скребницы, нашлись отцовские письма, которые он возил с собой всю дорогу. И записка в плотном конверте серой бумаги. «До встречи». Ни имени, ни подписи — ничего. Но Войцех не сомневался, что записка предназначалась ему. И в том, кто ее оставил, тоже.
Накануне отъезда Войцеха друзья заказали в кухмистерской славный ужин, и зеленый штоф с водкой украсил накрытый белой скатертью стол. Разговор то уходил в седую древность, когда Лелевель рассказывал Войцеху о славных деяниях рыцарей Речи Посполитой — поляках и литовцах, объединенных общей судьбой, то забегал вперед, в далекое будущее, тревожное и полное надежд. Но всегда возвращался к событиям сегодняшним, к тяжкой године испытаний и горя.
— Страна — это ее народ, — говорил Лелевель, сверкая глазами из-под сдвинутых бровей, — а народ — это язык и история. Во мне и капли поляка нет, если по крови судить. И все же, это моя страна, мой народ. Я жизнь положу на то, чтобы она вновь обрела достоинство и свободу. Но разве может быть свободна страна, если не свободен народ?
— Мой отец говорит, что раба и господина связывает одна цепь, — кивнул Войцех, — и я с ним согласен. Граф сейчас торопится завершить освобождение крестьян до того, как Мединтильтас, возможно, окажется по другую сторону границы. А ведь еще надо успеть переделить землю. Что за освобождение без надела землей?
— Не говори об освобождении, ибо человек не принадлежал и не принадлежит тебе, и ты его не освобождаешь, — горячо отозвался Иоахим, — не говори о наделении, ибо ты ничего не даешь, поскольку он владеет. Своди с ним честно счеты и ликвидируй тягостные узы, связывающие его владение с твоим.
— Хорошие слова, Иоахим, — улыбнулся Войцех, — давай за это выпьем. За честную игру.
— Заговорил, как англичанин, — рассмеялся Лелевель, разливая по чаркам водку, — может, тебе к Веллингтону податься?
— Далеко, — вздохнул Шемет, — да и зачем? Скоро вся Европа заполыхает войной. Тиран слишком долго навязывал народам свою волю. Что выиграла Польша под его рукой?
— Возможность отомстить за залитую кровью Варшаву, — Лелевель сжал кулаки так, что костяшки побелели, — за поднятых на штыки младенцев, за изрубленных суворовскими гренадерами стариков и женщин. Но местью не проживешь. На ней не построишь будущего.
— Простить? — Войцех почувствовал, как в груди поднимается ледяной вал ненависти к предателю, ушедшему от справедливого возмездия. — Это не по мне. У меня тоже есть счет, и я клянусь, он будет оплачен.
— Любой ценой? — возразил Иоахим. — Пусть ценой твоей жизни, пусть так. Я признаю твое право. Но если тебе для этого придется поступиться будущностью твоей семьи, разве ты выберешь месть?
— Не знаю, — вздохнул Войцех, — это умозрительные рассуждения. Вряд ли до этого дойдет. Давай не будем говорить обо мне.
— Как бы там ни было, — согласно кивнул Лелевель, — счет оплачен. Время ненависти прошло. Но время борьбы за свободу — нет. Сменить одного тирана на другого — это ли путь, которым мы пойдем? Мы, одними из первых принявшие конституцию? Мы, чья вольность стала нашей погибелью, потому что наши соседи не смогли простить нам такого примера? Нет, господин граф, мы еще поднимем оружие. Против всех тиранов, против всех, кто признает рабство законным.
— До этого еще далеко, — заметил Войцех, — а война идет уже сейчас. Я знаю, где враг. Но не уверен, под чьими знаменами мне следует с ним сразиться.
— Возможно, Пруссия восстанет против непрошеного союзника, — усмехнулся Иоахим, — тоже, конечно, не республика свободы, равенства и братства, но, все же не такая душная тюрьма, как Российская или Австрийская Империи. Подумай над этим.
— Подумаю, — твердо ответил Войцех, — главное ведь не за кого, а за что сражаешься. Может быть мне придется когда-нибудь сражаться и против пруссаков на стороне французов. И я даю тебе слово, Иоахим, что, где бы я ни оказался, я всегда буду драться только за одно — за свободу. За нашу и вашу свободу.
— Хорошие слова, — кивнул Лелевель, — пожалуй, я их запомню.
Наследник
Домой Войцех добирался почти две недели. Прусскую границу он преодолел без труда, паспорт на имя Иоганна Шмидта, приказчика, который раздобыл ему все тот же банкир, особого внимания к себе не привлек. И все же Шемет старался выбирать тихие проселки, ведущие от одного небольшого городка к другому, ночевать останавливался в деревенских трактирах на полпути, за общим столом больше слушал, чем говорил.