— Какие еще записи? — недоуменно почесал в затылке отец Бенедикт. Но под суровым взглядом юного магната стушевался и направился к бюро, где держал свои книги.
Войцех пролистал книгу, удовлетворенно кивнул, указав ксендзу на одну из страниц, внизу которой оставалось пустое место.
— Я так и подозревал, — сказал он весьма недовольным голосом, — что запись о венчании моего покойного отца с мадмуазель Жюстиной вы, святой отец, сделать забыли. Я думаю, сейчас самое время исправить упущение. Когда был проведен обряд, мадам? Двадцатого июля, если не ошибаюсь? Отец писал мне, да я запамятовал.
— Но позвольте, господин граф, — нерешительно возразил ксендз, — вы, верно, что-то путаете. Не было никакого венчания.
— Вы хотите сказать, что мой отец, граф Ян Казимир Шемет, окончил свои дни во грехе? — скривился Войцех. — Это оскорбление, святой отец. Или вы обвиняете меня во лжи?
— Нет, что вы, господин граф, — испуганно замотал головой отец Бенедикт, — не вас, не вас.
— Стало быть, госпожу графиню? — угрожающим тоном спросил Войцех. — Ну что же. Если вы не помните, как венчали эту достойную даму, святой отец, возможно, вы правы. Вероятно, брак был заключен по лютеранскому обряду. Я припоминаю, мой отец давно думал, не перейти ли ему в евангелическую церковь. Если он сделал это, мне, конечно, стоит последовать его примеру. И убедить крестьян сделать то же самое. Доброй ночи, святой отец.
Отец Бенедикт всплеснул руками, ухватился за край стола, словно теряя опору.
— Господин граф! — в отчаянии воскликнул он. — К чему такая поспешность? Если вы так уверены в том, что брак был заключен, я не могу сомневаться в ваших словах. Но что скажут соседи? Ведь свадьбы-то не было? Любой вам это подтвердит.
— Со свадьбой отец собирался повременить до моего приезда, — уже мягче ответил Войцех, — но я опоздал. А теперь, поскольку в ближайшее время сюда прибудет нотариус для оглашения завещания, скрывать этот брак уже не только бессмысленно, но и преступно. Я прошу вас, святой отец, исправьте это досадное недоразумение. И моя благодарность не уступит вашей деликатности. У костела, наверняка, есть неотложные нужды, о которых я мог бы позаботиться. Сотня золотых завтра же утром. И еще столько же после того, как нотариус заверит все необходимые для утверждения графини в правах документы.
— Я вспомнил, господин граф, — обреченно вздохнул ксендз, — точно. Двадцатого июля это было. Меня позвали к умирающему после окончания обряда бракосочетания, и я забыл сделать запись в книге. Немедля исправлю эту досадную оплошность.
— Вот и славно, — кивнул Войцех, — благодарю за понимание, святой отец.
Он обернулся к Жюстине, все это время простоявшей в углу безмолвной статуей.
— Идемте, госпожа графиня, вам нужно отдохнуть.
Уже сидя перед Войцехом на спине Йорика Жюстина решилась заговорить.
— Спасибо, Войцех. Но зачем нужно было мое присутствие?
— Если бы старый хрыч уперся, — мрачно ответил Войцех, — я бы сам с тобой обвенчался, не сходя с места. Но, пожалуй, я рад, что это не понадобилось.
И только глубокой ночью, добравшись, наконец, до своей старой спальни, где ничего не изменилось за полтора года, что его не было дома, Войцех судорожно вцепился зубами в подушку и зарыдал.
Нотариус добрался в Мединтильтас через три дня. В присутствии соседей, двое из которых были душеприказчиками покойного графа, была зачитана его последняя воля. Войцех воспользовался оказией, составив завещание, в котором подтверждал наследственные права еще не рожденного брата или сестры, выделил Жюстине вдовью долю, щедро вознаградил отца Бенедикта за ночной визит. Мединтильтас все еще оставался домом, но теперь, когда ему больше не у кого было просить совета, Войцех не видел причин задерживаться здесь. Война, закончившаяся для России, только начиналась для Пруссии, и он намеревался принять в ней самое деятельное участие.
В середине января граф Шемет отправился в Берлин.
Жюстина простилась с ним в библиотеке. Обняла, поцеловала в лоб. Совсем по-матерински.
— Удачи, Войцех. Бог даст, свидимся.
— Бога нет, Жюстина, — покачал головой Войцех, — бога нет.
Берлин
Дорога в Берлин заняла больше недели. Громоздкая старинная карета — единственный экипаж, пригодный для дальнего зимнего путешествия, обнаружившийся в поместье, тащилась медленно. Четверка соловых жемайтийцев с темной полосой по хребту тянула тяжелый экипаж, упрямо переступая крепкими ногами по заснеженному тракту.