Как бы ей пошли изящные платья из шелка и кружев. Как бы в опере, в ложе, она притягивала к себе все взгляды своей красотой и изысканностью манер. Как было бы прекрасно прокатиться с ней в санях по лесным дорогам Мединтильтаса, согревая ее нежные губы поцелуями. С какой гордостью он кружил бы ее в вальсе на придворном балу, здесь в Берлине, или в Петербурге, под завистливыми взглядами светских повес. Решено…
Впрочем, решать что-то теперь, когда шла война, было невозможно. Жениться только для того, чтобы насладиться ее невинностью и тут же уйти, рискуя оставить вдовой? Это было бы жестоко и несправедливо по отношению к ней. Даже просто взять с нее обещание дождаться, а потом не вернуться — разве это не эгоизм, не себялюбие, не имеющее оправданий? Нет, ради такой девушки стоит ждать, стоит обуздать свои желания и только в мечтах…
Придя к такому выводу, Войцех пообещал себе, что не оскорбит Лизхен даже мысленно, представляя себе то, на что не имел бы права. Ну, разве что совсем невинный поцелуй. Или нескромный взгляд. Или… К черту! Он всегда может представить себе, что они уже женаты. В конце концов — в такой мечте нет ничего оскорбительного для Лизхен.
С этими мыслями Войцех задул свечу и с чистой совестью предался мечтам.
На следующий день Шемет отправился в налоговый департамент в самом радужном настроении. Он всегда старался самые неприятные дела проделать как можно скорее, не откладывая на потом, чтобы мысли о них не отравляли свободные минуты, а времени на приятное времяпровождение оставалось как можно больше. Спроси его кто-нибудь в этот момент, не кажется ли ему, что война закончится тем быстрее, чем раньше он туда попадет, Войцех, не успев задуматься, ответил бы «да».
Получасовое ожидание в очереди настроило его на более серьезный лад, коллежский регистратор, который вел прием посетителей, и вовсе вернул с небес на землю вопросом, не для того ли господин граф заключил с бывшими крепостными столь невыгодные для себя арендные соглашения, чтобы уменьшить сумму налогов.
Объяснения Войцеха, что более высокая плата разорит крестьян и заставит их продать преимущественное право на аренду чужакам, на честность которых, в отличие от веками проживающих на этой земле семей, он не может положиться, чиновника не убедили, и он затребовал у Шемета официальный отказ от пересмотра условий аренды в соответствии с нормами Акта, утвержденный в земельном суде. Кроме того требовалось подтверждение от интендантского управления Военного министерства, что поставки фуража, мяса и водки для нужд армии прошли в соответствии с разнарядкой, поскольку Министерство финансов не может произвести оценку облагаемого налогами дохода без учета этих поставок.
Войцех добавил требуемые бумаги в уже имеющийся список и направился в Военное министерство, рассчитывая хотя бы одну справку для Толе получить в течение дня. Оттуда его послали в комиссию по учету военнообязанных, для уточнения количества рекрутов из находящихся на территории имения деревень и хуторов, прошедших подготовку в лагерях, так как от этого зависели нормы поставки продовольствия.
К трем часам пополудни список удлинился вдвое, зато на руках у Шемета был запрос Министерства юстиции, подтверждающий, что ему действительно требуется справка из Попечительского совета об образовательном уровне рекрутов для предоставления ее Интендантское управление, и заключение Акцизного управления о качестве производимой в винокурне Мединтильтаса водки для военных нужд.
Войцех, утомленный спорами и разъяснениями, отправился обедать в «Булленвинкель», где за кружкой пива принял решение героизм проявлять только на поле боя, признать свое поражение и призвать на помощь союзные силы в лице Исаака Шпигеля. Заглянув в банк и не обнаружив там поверенного, оставил ему записку с просьбой заглянуть с утра на квартиру к фрау Грете и не торопясь направился к парку Тиргартен, где его должен был ожидать Фрёбель.
Учения
Войцех затаился в тени, пережидая, пока французский патруль пройдет мимо Бранденбургских ворот, за которыми Унтер-ден-Линден пересекала Большой Тиргартен — старейший парк Берлина. Опасливо озираясь через плечо, жандармы торопливо, чуть не пробежками, передвигались от фонаря к фонарю.