На утренней поверке эскадрон не досчитался троих бойцов. Войцех с трудом подавил мимолетную вспышку гнева, не позволив разочарованию отразиться на лице. Корпус выступил в поход, и Шемет, убедившись, что гусары держат строй намного лучше, чем накануне, снова отправился к фон Лютцову.
Вернулся он вполне успокоенный состоявшимся разговором. Дитрих, подъехавший к нему, спокойствия командира не разделял.
— Они присягу приносили, — тихо, так, чтобы услышал только друг, проворчал он, — в церкви. Мне и тебе, может, и совести довольно, но они-то своему богу клятву давали. И Германии. А сбежали еще до первого же боя. Что дальше-то будет?
— Пусть бегут, — пожал плечами Шемет, — и чем скорее, тем лучше.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Лучше пусть бегут с учений, чем из боя. Каждый, кто повернет коня во время атаки, кто сломает строй, может послужить причиной большой беды. Мне нужны бойцы, а не восторженные юнцы, распевающие песни.
— Плохие песни?
— Хорошие, — вздохнул Войцех, — но одних песен чертовски мало для победы, дружище. Нужна дисциплина, нужен боевой дух. В России его все еще вколачивают в спину шпицрутенами. Я рад, что времена меняются. Но я должен быть уверен в тех, кого веду в бой. Как в тебе.
— Ну, спасибо, — рассмеялся Дитрих, — за высокое доверие, герр лейтенант.
— Ты еще проклянешь мое доверие, дружище, — хищно ухмыльнулся Войцех, — давай-ка еще раз пройдемся по уставу караульной службы. Ночью подниму, спрошу, как пикеты расставлять, чтобы отвечал без запинки.
— Не то что? — лукаво прищурился Дитрих.
— Не то я расстроюсь, — подмигнул Войцех, — а ты себе этого не простишь.
— Точно, — покаянно вздохнул фон Таузиг, — не прощу. Давай, герр лейтенант, учи, пока время есть. Не подведу.
Уже на следующий вечер весь лагерь напоминал разворошенный муравейник. Егеря в черных литовках и бархатных беретах, тирольские стрелки в мышино-серых мундирах и высоких, лихо загнутых набок шляпах с зелеными перьями, мушкетеры в блестящих киверах учились действовать в рассыпном строю и цепью, в две и три линии, палашом и штыком. Патроны берегли, и ружей пока не хватало на всех, но офицеры делали все возможное, чтобы хоть как-то подготовить своих людей к будущим сражениям.
Кавалерия не отставала, Войцех чуть не сорвал голос, обучая всадников держаться колено к колену при любых эволюциях эскадрона. Фланкеры учились перезаряжать карабины на скаку, остальные — приемам сабельного боя, рубя с коня воткнутые в землю ветки или сшибаясь друг с другом на палках. Тренировки с боевым оружием Шемет ввести не рискнул.
Дезертиров с каждым днем становилось все больше, но их место занимали вновь присоединявшиеся к фрайкору добровольцы, многих из которых приходилось учить с самого начала, что задерживало общую подготовку. Войцех осунулся, под глазами залегли темные круги, сон бежал от него, несмотря на смертельную усталость. Но голубые глаза сверкали решительным огнем из-под сдвинувшихся бровей, и твердо сжимала рука золотой эфес сабли.
Пятого апреля фрайкор вступил на землю Саксонии. Король Фридрих-Август, набожный до ханжества и крайне тщеславный во всем, что касалось его сана, в важных случаях проявлял прискорбную нерешительность. Победы Наполеона и его благосклонность произвели на саксонского монарха глубокое впечатление, и он не спешил присоединиться к русско-прусскому союзу, хотя после взятия Берлина и выступления Блюхера и Витгенштейна во главе двух армий из Бреслау стало очевидно, что его страна станет театром военных действий. Собрав всю имевшуюся в Саксонии армию, Фридрих-Август покинул столицу и заперся в крепости Торгау, запретив впускать туда как французские, так и русские войска. Эта попытка усидеть между двух тронов дорого обошлась ему впоследствии.
Как только фрайкор пересек границу, фон Лютцов выпустил пламенный манифест, автором которого был Кернер. Обращаясь к соотечественникам, поэт перечислил все грехи Наполеона перед Германией и призвал молодежь Саксонии присоединиться к борьбе. «В наших рядах нет различия по рождению, сословию и подданству. Мы победим Ад и его союзников и утопим их в крови, даже если это будет наша кровь».
Войцех к призыву пролить море крови отнесся скептически, но своими взглядами поделился только с Дитрихом. Добровольцы продолжали прибывать, и он надеялся, что пролитый на маневрах пот с успехом заменит бессмысленное кровопролитие в бою.