Натала подняла залитое слезами лицо: стон и готовые вырваться мольбы о пощаде замерли на ее губах. Неописуемый ужас заставил забыть о боли.
— Берегись! О, берегись!
Плеть замерла в воздухе, стигийка резко обернулась, готовая посмотреть, что так напугало девушку.
— Тог! — выдохнула Талис.
На нее неотвратимо надвигалось огромное темное облако. Белоснежное тело стигийки мелькнуло в воздухе и исчезло в недрах клубившейся тьмы. Душераздирающий вопль прокатился под сводами коридора. Несколько мгновений из мрака, уползающего в свои подземные чертоги, еще доносились громкие стоны и дикий визг жертвы, затем все стихло, и тьма начала придвигаться к беспомощной Натале.
Зловещий морок вздыбился гигантской волной, потом вся эта бесформенная масса, похожая на густой черный дым, заклубилась, запульсировала, уплотнилась: в ней появилось некое бесформенное пятно с разинутой жабьей пастью, над которой прорезались, словно грибы-гнилушки, два жутких глаза. Они притягивали вселенским вожделением, столь омерзительным, что Натала поняла — это Нечто угрожает не только телу, но и душе. Темень надвигалась, и трудно было сказать: ползет она или летит. Вот Оно добралось до круга света, падавшего из алмазного светильника, и оказалось рядом с бритункой. Зловонное дыхание жабьей пасти окутало девушку. Казалось, что Нечто смотрит на нее отовсюду, сверху и снизу, из бездонной пропасти и с головокружительной высоты. Эта тварь была всем, чем угодно, но только не гигантской расплывчатой жабой, которой она представлялась.
Натала вскрикнула от ужаса, ощутив холодное прикосновение не то лапы, не то щупальца. По ее ноге скользнуло нечто холодное, и в то же время обжигающее, склизкое, но вместе с тем шершавое. В этом прикосновении ощущалось средоточие всеобъемлющей мерзости, вся похоть, все распутство, копившееся среди обитателей земли с самого первого ее дня, с древних времен, когда боги только сотворили мир.
Бритунку переполнили Жгучий стыд и отвращение, не испытанные доселе. Чудовище затягивало ее в свои бездонные недра, наполняя душу странной смесью страха и страсти, желания раствориться в этом клубящемся темном мареве.
3
Когда Конан услышал скрип закрывающейся двери и, обернувшись, обнаружил исчезновение девушек, он сорвал со стены гобелен. Готовый разнести все вокруг, киммериец бросился к захлопнувшимся створкам. Удар огромного тела о дверь был столь силен, что затрещали кости. Отскочив, он с проклятьем выхватил меч и попытался сокрушить сталью неподатливый камень двери. Его лицо побелело от ярости, но преграда оказалась слишком крепкой даже для его доброго клинка.
И тут за спиной киммерийца раздались гневные вопли, заставившие его обернуться. Угрожающе размахивая обнаженными мечами, к нему приближались десятка два желтолицых воинов в пурпурных туниках. Их намерения не оставляли сомнений, и Конан с ревом метнулся навстречу. Увернувшись от клинка первого из нападавших, он размозжил ему голову рукоятью меча. Затем, мгновенно выхватив кинжал, распорол живот следующему воину. Вертясь, словно волчок, среди нападавших, киммериец наносил стремительные удары, усеивая каменные плиты пола бездыханными телами.
Двое попытались одновременно атаковать варвара, но тот извернулся, и вот уже меч одного из нападавших по самую рукоять вошел в грудь его товарища. Хрипло рассмеявшись, Конан отсек чью-то руку, и алая струя крови хлынула под ноги нападавших, и те закричали от ужаса. Непривычные к битвам, отупевшие от лотосовых снов, ксуталийцы безнадежно проигрывали быстрому, словно молния, варвару. Казалось, тот был в нескольких местах разом, и мечи нападавших рассекали лишь пустой воздух, тогда как кинжал и меч варвара все время достигали дели.
Оскальзываясь в крови, натыкаясь друг на друга, неуклюже размахивая короткими клинками, желтолицые воины, тем не менее, продолжали атаковать. Они кружили вокруг варвара, издавая грозные вопли, делая выпады, грозя оружием. Через настежь распахнутые двери вбегали все новые и новые горожане, разбуженные шумом схватки.
Конан, с виска которого уже лилась кровь, оглядывался по сторонам, намечая путь к отступлению. Внезапно камни стены разошлись, открывая потайной проход; за ним виднелась широкая лестница из зеленоватого камня, на самом верху которой стоял человек в роскошных одеждах, моргая спросонок глазами. Конан рванулся туда, одним ударом снеся несколько голов, перепрыгивая через мертвые тела. Путь ему преградили сразу три воина — три клинка сверкнули над головой варвара. Пригнувшись, киммериец поразил одного из желтокожих кинжалом, другого — мечом. Выпад был столь мощен, что тела сраженных опрокинулись навзничь, а голова Конана, ударив третьего в живот, повергла его на каменные ступени.
Стремительным движением освободив оружие, киммериец понесся вверх по лестнице, преследуемый сворой улюлюкающих ксуталийцев.
Человек в богатых одеждах извлек из роскошных ножен холодно сверкнувший клинок, но не успел он принять боевую стойку, как меч Конана, словно мясницкий нож, распорол толстый живот противника. Схватив вельможу за кушак, он швырнул обмякшее тело вниз, в толпу преследователей. Путаясь в собственных кишках, мертвец покатился по лестнице под ноги нападавших.
Яростно потрясая в воздухе окровавленным мечом, варвар помчался дальше. Снизу тем временем доносились вопли, полные гнева и отчаяния. Киммериец успел подумать, что отправил на Серые Равнины кого-то очень знатного — быть может, даже самого владыку этого странного города.
Конан бежал, не разбирая дороги, сознавая, что Натале грозит смертельная опасность, и стремясь как можно быстрее сбить горожан со следа. Кружа по бесчисленным залам, он опять заскочил в тот же самый покой, через который уже пробегал, и нос к носу столкнулся с погоней. Завидев варвара, желтолицые заорали и бросились на него. Он же, с трудом проскочив под арку, оказался в полутемной комнате.
Здесь он увидел обнаженную женщину, в удивлении и испуге поднимавшуюся с софы. На ней было лишь нефритовое ожерелье. Тепло мерцали драгоценные камни, призывным теплом светилась шафрановая кожа, но не было тепла в темных глазах, и точно рассчитанным движением маленькой руки она потянула за шелковый шнур, свисавший со стены.
Под ногами Конана разверзлась черная бездна, и он полетел в пустоту.
Высота, с которой рухнул варвар, была не так уж велика, но достаточна, чтобы человек менее крепкий переломал себе все кости. Конана спасла его врожденная ловкость: сжавшись, словно кошка, он перевернулся в воздухе и упруго приземлился на ноги, не выпустив из рук меча и кинжала.
Слух резанул девичий вопль. В слабом свете он увидел нагую Наталу, подвешенную за руки к железному кольцу, укрепленному в стене, отчаянно извивающуюся в тщетных попытках освободиться из объятий схватившего ее отвратительного монстра. Мгла бешенства затмила глаза киммерийца, губы исказил звериный оскал; с гневным ревом он обрушился на чудовище. Меч его рассек черные клубы пульсирующей массы, но, не встретив сопротивления, высек сноп искр из каменных плит пола. Конан не удержался на ногах и упал на колени, а встать уже не успел. Порождение адской бездны навалилось огромной тяжестью, и он оказался как бы внутри крутящихся жерновов громадной мельницы. Его мощное тело терзали невидимые клыки и когти, грудь, лишая дыхания, перехватили мерзкие шершавые щупальца. По спине колотилось нечто похожее на скорпионий хвост с острым шипом на конце, рассекая кожу и мясо, жгучим ядом заливая раны, жаля огнем, растекающимся по всему телу.
Казалось, он сражался с целым сонмом адских существ, отродий Нергала, впившихся в его плоть тысячей клыков, сотней когтистых лап. Напрягая все силы, Конан поднял клинок и опустил разящую сталь; меч его с хищным свистом прорезал воздух.
Внезапно из тела монстра прямо в глаза киммерийца ударил странный мерцающий свет, и клубящееся, сотрясаемое судорогами тело исчезло, а клинок упал на осклизлый край бездонного колодца. В глубь его, тускло светясь, летело темное чудище.
Не в силах отвести от этого зрелища взгляд, припав щекой к выщербленной каменной плите, варвар следил за быстро удаляющимся световым шаром, навстречу которому из мрачных глубин вдруг вздыбилась темная, призрачно блестящая поверхность, поглотившая в конце концов мерцающую точку. В таинственной бездне мелькнул тусклый огонек, тотчас погас, и Конана окутали гнетущая тишина и полный мрак.