— Не чувствую я никаких ран, — бодро сказал Конан. — Может, этот напиток ударил мне в голову, но боль исчезла.
Он подошел к окну, за которым чернело бархатистое небо, усеянное множеством звезд. Внизу, за городскими стенами, бескрайним ковром раскинулась пустыня. Конан припомнил слова Талис: этот город — одно огромное здание, все комнаты и залы соединены… Значит, по бесчисленным коридорам можно пройти к помещениям в крепостных стенах и башнях…
— Что ты задумал? — со страхом спросила девушка.
— Возьми кувшин со стола, — приказал Конан вместо ответа, — и наполни его водой. Я тоже кое-чем займусь…
Когда бритунка справилась с порученным делом и подняла голову, она обнаружила, что Конан, изорвав занавесь на длинные полосы, скручивает их в длинную веревку, один конец которой уже был привязан к ножке массивного стола, находившегося в алькове.
— Дорога нам одна — в пустыню, — пробурчал он. — Безумная стигийка болтала, что в дне пути отсюда есть оазис, а за ним — второй. Вот там мы и отлежимся, пока затянутся мои раны. Воистину, этот напиток творит чудеса! Только что я был подобен бескровной туше под ножом мясника, а сейчас готов горы своротить! Ну, налила воды? А теперь прикройся чем-нибудь…
Натала совсем забыла, что совершенно нага. Впрочем, это ее совсем не смущало; но, вспомнив о жаре и палящем солнце пустыни, она сорвала шелковый полог и накинула его на плечи. Тем временем киммериец без труда выломал оконную решетку, сделанную из какого-то желтоватого мягкого металла. Он опоясал бедра девушки веревкой, взял ее на руки и осторожно подсадил на край подоконника. Затем Конан бережно спустил бритунку вниз и, когда та освободилась от петли, втянул веревку обратно. Привязал к ней кувшин с водой, опустил и его — прямо в руки девушки; потом презрительно сплюнул и ловко скользнул по веревке из окна на землю.
Вздох облегчения вырвался из груди Наталы. Сердце ее пело от радости, хотя они вновь оказались лицом к лицу с бескрайней пустыней, таящей неведомые опасности. Но ее пески были все же лучше каменных стен проклятого города, чуть было не ставшего их могилой.
— Когда желтолицые ублюдки найдут веревку, непременно снарядят погоню, — буркнул Конан, забрасывая кувшин на плечо. — Правда, сдается мне, за стены они и носа не высунут. Ладно, идем на юг!
— Скажи, Конан, — осмелилась наконец спросить Натала, — не встречал ли ты в том мрачном коридоре стигийку Талис?
— Когда я выбирался, было темно, как в утробе Нергала. Пошарил руками, но ни костей, ни крови… ничего. Ничего там не осталось!
— Она чуть не прикончила меня, — шепнула бритунка, — но мне ее жаль… Жаль…
— Что жалеть о раздавленной змее! Да и о всех этих желтокожих и их безумном городе! — гневно воскликнул варвар, но тут же успокоился. — Ладно, уж меня-то они надолго запомнят! Внутренности этих жалких ублюдков размазаны по многим комнатам, а их Тогу, поганому мешку с дерьмом, досталось побольше, чем мне! Так что все кончилось не столь уж плохо: теперь у нас есть вода и мы знаем, где искать оазис. Меня, правда, изрядно помяли, да и твое нежное тело сплошь исполосовано хлыстом…
— Это из-за тебя! — вспыхнула бритунка. — Если б ты не миловался, потеряв голову, с этой стигийской кошкой…
— О Кром! Скорей небо рухнет на землю и реки потекут вспять, чем женщина избавится от ревности! Виноват я, что ли, что эта ведьма ко мне привязалась? Нет, все вы, женщины, одинаковы…
Они двинулись по пескам на юг, с каждым шагом приближаясь к оазису.