— Надо было слушать меня, — прошепелявил он. Иногда он прикладывался к фляжке с выпивкой, которую Фериус хранила в седельной сумке. Я несколько раз открывал и закрывал рот и, наконец, сумел произнести слова внятно, хотя мне было больно.
— Это в чем же?
Рейчис снова фыркнул мне в ухо. Это он так вздыхает.
— Во-первых, вцепиться зубами ему в глотку, — он широко раскрыл пасть, демонстрируя клыки, и выпятил челюсть. — А потом трясти, пока горло не порвется. Пустяк.
— Ага. В следующий раз запомню.
Нет смысла спорить о драках с белкокотом. Всякий раз, когда я вступал в спор, он кусал меня и говорил: «Видишь? Видишь? Ну и кто теперь глупое бессловесное животное?»
— А еще можно глаза вырвать, — добавил он. — Тоже работает.
— Понял.
— Или уши оторвать. Так сразу и не подумаешь, но, когда отрываешь кому-то уши, ему и правда больно.
Фериус усмехнулась.
— Мелкий засранец опять про глаза талдычит?
У Фериус нет такой связи с Рейчисом, благодаря которой у меня в голове его верещание и ворчание превращаются в слова, но она явно провела достаточно времени в обществе белкокотов, чтобы знать, что они считают себя лучшими среди хищников.
— Сейчас он начал про уши, — ответил я.
Фериус покачала головой, и ее рыжие кудри тоже всколыхнулись.
— С белкокотами всегда так. Глаза, уши, языки. Хоть бы что-то новенькое иногда придумывали.
— Эй, я вшегда говою — абоает — и хоошо.
Я повернул голову и посмотрел на Рейчиса.
— Ты что, пьян? Говоришь как-то странно.
Фериус усмехнулась.
— Он не пьян, малыш.
— Тогда что же?..
Нечто вроде самодовольной ухмылки осветило мохнатую мордочку белкокота.
— Что ты натворил, Рейчис?
Он не ответил, поэтому я уставился на него в упор. От игры в гляделки ему не по себе. Через несколько секунд он открыл пасть, поднял язык, и я увидел три монетки.
— Вот паршивец… Ты пробрался в лавку? Пока из меня делали отбивную, ты залез в лавку и снова украл?
Рейчис соскочил с моего плеча на переднюю часть седла, залез лапой в пасть и достал монетки.
— Эй, забыл, что ли, что эти жлобы ограбили нас? — пробормотал он. — Должен же был кто-то вернуть наши потом и кровью заработанные денежки.
И он запихнул монетки в черный мешочек под седло. Он попросил меня купить этот мешочек, чтобы ему было где хранить свои личные сокровища, и однозначно дал понять, что случится с пальцами, которые случайно залезут внутрь. Вот вам и «наши» потом и кровью заработанные деньги.
Мы ехали, пока солнце не скрылось за горизонтом. Только тогда Фериус спросила:
— Готов поговорить о том, что произошло в городке, малыш?
— Когда меня едва не задушили?
— Когда ты едва не оторвал мальчишке голову своим заклинанием.
Предполагалось, что Фериус учит меня выживать. Как по мне, она куда больше беспокоилась о других людях.
— Таким количеством порошка никого не убьешь, — настаивал я. — Разве что…
— Разве что… Подожжешь? Изуродуешь на всю жизнь?
— Это все Черная Тень, — попытался объяснить я. — Иногда от нее…
— Она показывает тебе безобразие этого мира, Келлен, — оборвала меня Фериус. — Это не дает тебе права быть таким же безобразным. Путь аргоси не такой.
«Путь аргоси. Что бы это ни значило».
Я хотел отвернуться, но она протянула руку и взяла меня за подбородок. Хватка у нее была цепкой, ей даже не помешало то, что мы ехали верхом.
— Линий становится больше каждый раз, как ты используешь магию, верно?
— Тебе кажется, — сказал я, стряхивая ее руку. — И вообще, как еще мне защищаться, если ты не учишь меня боевым приемам аргоси?
— Сколько раз говорить тебе, малыш, таких приемов не существует, — она достала из жилетного кармана длинную тонкую курительную соломинку. — Драцца — тоже не путь аргоси.
«Драцца» — так Фериус говорит всякий раз, как я влипаю в неприятности.
— Но я же видел, как ты побила этого амбала в городке. Он же был здоровый, как буйвол.
— Не маленький, — согласилась Фериус. — Но я с ним не дралась. Я с ним немного потанцевала.