– О, нет! – Марго втягивает сквозь зубы воздух, и ей тогда очень везёт, потому что крепкой ругани она ещё не знает. – Какое-то другое место есть?
– Что? – тупо переспрашивает ангел.
– В другом отряде.
– А, нет, только недавно всех переформировали, так что сейчас строго...
– Да что ж за наказание-то! – Антиохийская уходит, не дослушав до конца.
Екатерину все любят, ей все доверяют, а ещё она умеет незаметно и очень хорошо в чём-то убеждать и хитро подстраивать мир под себя.
А сейчас она стоит в проёме, плечом опираясь на дверной косяк, довольная до неприличия.
И на лице у неё написано что-то вроде «я же говорила» и «тебе от меня не скрыться».
От желания врезать ей в челюсть ещё хоть раз у Антиохийской сводит пальцы.
***
Екатерина оказывается совсем слабенькой. У неё нет священного пламени, и даже мечом она не владеет. Все, что она может, это лечить, но по иронии, когда утихает бой, именно Маргарите в первую очередь требуется её помощь.
У Антиохийской получается только лежать на спине и смотреть в иссиня-тёмное небо, потому что малейшая попытка пошевелиться отдаётся болью во всём теле.
– Гляжу кое-кто обзавёлся небольшой царапиной, – Екатерина подскакивает откуда-то сбоку и с размаху садится по-турецки. – Признайся, это специально для того, чтобы я тебя подлечила.
– Я тебя убью нахрен за такие шуточки! – рычит Марго, хотя ей сейчас даже дышится тяжело.
– Ну и ну... – Катерина снисходительно качает головой, разрывая пропитанную кровью ткань, и резюмирует. – Это явно будет не сегодня.
От её рук исходит тепло, мягкое мятное сияние, но рана всё равно поначалу очень плохо затягивается, в ушах шумит, а картинку в глазах смазывает неплотной дымкой, так что остаётся только маленький расплывчатый силуэт и бескрайнее чёрное небо. Но Екатерина держит крепко в своих руках, и не отпускает.
– Давай Маргарита, борись, – бормочет она под нос. – Ты же сильная.
– Что ты несёшь все время? – досадливо спрашивает Антиохийская, едва находит в себе силы подняться и говорить.
– Ты сильная, а у меня ничего нет, –
Александрийская отвечает на самом деле очень уклончиво. – Они тебя боятся и уважают. Меня просто любят. И я их люблю. И неизвестно, что из этого убьёт нас быстрее.
– Быстрее убьёт пустая болтовня, – мрачно подмечает Антиохийская. – Идём.
Екатерина не спорит о том, что наверное, пустая болтовня всё же лучше, чем неловкое молчание – она поднимается, и тут же бессильно оседает обратно на песок, а в ответ на немой вопрос пристыженно демонстрирует глубокий порез под рёбрами, из которого до сих пор ещё сочится кровь. У неё, конечно, хватило бы сил и его вылечить, если бы она только что не извела всё, что было, на Антиохийскую.
– Я думала ты просто благодетельная святоша, а ты, оказывается, ещё и дура, – говорит Марго вместо благодарности.
Самоотверженная дура.
Екатерина смеётся.
– Я тебя люблю, Маргарита Антиохийская, но характер у тебя мерзкий.
***
Когда наступает весна, на Сефирот спускаются густые туманы, и стоят днями. Екатерина выныривает из дверного проёма на балкон сразу же вслед за Антиохийской святой и ловким движением поднимает её юбки так, что они взметаются в воздух, обнажая длинный неровный шрам на голени.
– Если ты ещё раз так сделаешь, я разобью твоё лицо, – вкрадчиво проговаривает Марго, наматывая волосы Александрийской на кулак.
– Ладно-ладно, – сразу же сдаётся та, в послушном жесте вскидывая вверх ладони. – Ты жутко скучная.
– Я терплю тебя рядом. Но не злоупотребляй моим терпением.
Александрийская ничего не отвечает, она достаёт сигарету и долго раскуривает её дрожащим на ветру огоньком. Из них двоих первой начинает курить именно она, и это немного странно.
Хорошая девочка.
Святая Великомученица.
Они ещё долго стоят молча под северной башней, может, именно потому что здесь так хорошо слышно ангельский хор.
– Сегодня что-то особенно грустное поют. Слышишь, Маргарита? – Екатерина затягивается, и искоса поглядывает на алые кудри. – Кто я для тебя?
– Никто, – Маргарита отворачивается. – Ты любишь, я позволяю тебе себя любить. Очень просто.
– Это хорошо, – Александрийская свешивается с перил, выпуская изо рта струю дыма, которая сразу же смешивается с клубами утреннего тумана. – Это хорошо. Значит, можно не бояться.
***
Когда это случилось точно, Маргарита не помнит.
Столетия текут сквозь пальцы, оставляя за собой обрывки памяти.
Когда ей исполнилось пятнадцать – она умерла.