— Отец… — голос задрожал, будто подул ветерок, и река пошла мелкой рябью. — Надеялся решить финансовые проблемы, выдав меня за старика. Таких платьев, как это, в моём гардеробе нет. Его прислал жених, чтобы я надела на свадьбу.
— И что же, враг лучше пожилого богача? — усмехнулся я.
— Вы не понимаете! — волнение вернуло цвет в её черты. — Меня бы не оставили в покое! Отец сильно задолжал, а тому господину я приглянулась… весьма, — голос снова стал ровным, даже безжизненным: — Во Фригоне не было шансов избежать нежелательного исхода, и я подумала: «Либо повезёт, либо умру в лесу».
— Ты не умерла, но не уверен, что тебе повезло. Слушай меня внимательно. Поедешь с нами, пока не решу, как с тобой быть. А сейчас…
Тонкие руки обхватили поникшие плечи — она обнимала себя как ребёнок, ей-богу.
— …Отдыхай. Ужин принесут. Одежду тоже. Не такую красивую, как старая, но точно чище.
— Спасибо! — поблагодарила она искренне, заметно повеселев.
Я кивнул и направился к двери. Стоя уже на пороге, обернулся.
— Как хоть зовут-то тебя, сумасшедшая?
— Рене.
Рене держалась в седле отлично. «Ну откуда деньги на содержание лошадей у разорённого аристократа?» — подумал было я, но не придал этой детали особого значения. Все подозрения на её счёт быстро выветривались из головы, я сам отгонял их, не позволяя приобрести очертания.
В пути она старалась быть незаметной, ничего не требовала, да и в целом говорила мало. Благодарила за предложенную помощь, на вопросы отвечала «да», «нет» и излюбленное «простите, не знаю». Лишь однажды инициатива исходила от неё. Когда Рене услышала, как кто-то из моих людей обратился ко мне «альтеор», она, опустив глаза, отгородившись веками так, что на щёки падала тень от ресниц, спросила:
— Вы Константин Кольдт?
— Да. Ты обо мне слышала?
— Да кто ж не слышал!
— Плохое или хорошее? — будто бы с интересом спросил я, ничуть не сомневаясь, что мной во Фригоне пугают детишек.
— Ничего себе, — тихо сказала она, не мне, а кому — не понятно.
Как ни странно, она не делала попыток разузнать, какое будущее ей уготовано. Надлежало отвезти находку в Пирополь и, конечно, рассказать о случившемся отцу, а дальше её ещё раз проверили бы, пристроили бы гувернанткой, разумеется, с соответствующим надзором, или выслали во Фростфорт за выкуп. В начале войны её непременно казнили бы, но спустя четверть века после начала междоусобицы, политика сделалась более гибкой. Всё зависело от желаний короля. Я же не желал ни одного из возможных вариантов. Меня всегда окружали только уроженки Фламии. Местные дамы отличаются пылким нравом. Они порывисты, иногда резки, всегда страстны. Обычно мужчинам это нравится. Но Рене… Рене была совсем другая. Тонкая, деликатная, с прозрачными серыми глазами и белой кожей, она напоминала спокойную, но уверенно следующую к одной только ей известной цели воду. Видение реки, посетившее меня при встрече, не отпускало с тех пор ни на минуту. Она была нежным топазом среди броских рубинов, понимаешь?
— Угу, — буркнула я.
Кое-кто, должно быть, забыл, что излагает всё это почти незнакомой девушке, а не какому-нибудь приятелю. Но надо отдать Константину должное. История, рассказанная с тактом, ничем не опошленная, не могла не тронуть душу. Наверное, я действительно его понимала. Не знаю, нужен ли вообще ему был мой ответ, — настолько погружённым в воспоминания он казался.
— Я решил забрать девушку в Кленовую рощу, чтобы, как я убеждал себя, выгадать время. Я хотел присмотреться к ней в неформальной обстановке, ну а позже найти возможность посоветоваться с отцом. Так я утешал себя и даже приободрился. Идиотский план тогда казался мне гениальным… Честно, никогда не стремился к женитьбе, но от Рене исходил такой свет, что мой дом преобразился, да и сам я, казалось, сделался чище, лучше. Мог ли я оттолкнуть, когда три недели спустя она прокралась в мою спальню? Если бы счастье не ослепило меня, то я бы как минимум удивился — девушка, благородная, невинная… сама, ко мне, к человеку, которого едва знала. Был бы умнее — развернул бы её у порога и спровадил к родственникам во Фригон. Но тогдашний я, положа руку на сердце, сам отправился бы к ней в ту ночь, если бы она не опередила.
На лицо Кольдта набежала тень, у губ пролегла резкая складка. Я поняла, что повествование подходит к своей не слишком счастливой развязке, но боялась даже дышать, чтобы не разрушить доверительную атмосферу. Наконец, он справился с эмоциями и продолжил:
— Ещё через четыре недели Рене упала в обморок в холле. Я вызвал семейного врача. Старый приятель, которому я верил безмерно, выгнал меня из её спальни, и я метался по лестнице то вверх, то вниз, гадая, что можно делать добрых полтора… нет, два часа. Когда уже готов был снести ненавистную дверь, в коридоре показался доктор. Не доводилось мне видеть его таким серьёзным. Я приготовился к кошмару: может быть, Рене больна или хуже того — умирает?.. Всё оказалось менее трагично в общечеловеческом плане и гораздо более мрачно для меня лично. Ей дали общеукрепляющий отвар. Средство к тому же обладало очищающим эффектом и, должен сказать, подействовало великолепно. В комнате, куда меня наконец допустили, было самое прекрасное и одновременно самое ужасное, что я когда-либо видел. Водопад платиновых волос в сочетании с белой кожей делал глаза невыносимо, пронзительно-синими, будто в ясный день кто-то бросил на снег васильки. Не в силах терпеть эту картину, я отвернулся.