Произнеся это, он склонил голову. Ладонь его прижалась к груди.
— Не кланяйся, смотритель, тебе не идёт, — Константин протянул мужчине кисть, и тот крепко её сжал. — Приготовили, что просил?
— Да, альтеор. Следуйте за мной.
— Хорошо, нам есть что обсудить, но прежде, — Кольдт мотнул головой в сторону растерянного парня, — Норман проводит моего спутника в каморку, пусть тот отдохнёт. И чтобы никаких расспросов по дороге! Задача не из лёгких для того, кто не умеет держать язык за зубами, но неделя дежурств в столовой и две в купальне научат думать прежде, чем открывать рот.
— Как прикажете, альтеор, — проговорил глава гарнизона и хотел было поклониться, да передумал.
— Иди, — сказал Константин.
Смотритель развернулся к выходу. Солдаты расступились. Встрепенулся несчастный Норман. А я поняла, что приказ отдан не им, а мне, по более мягкому, вкрадчивому тону, почти неуловимому повороту головы.
Я побежала за юношей, опасаясь упустить из виду его спину и потеряться в узких, почти лишённых света, коридорах крепости. Мы шагали по каменным кишкам, пока не уткнулись в винтовую лестницу. В который раз за время жизни на Амираби я порадовалась своей дружбе со спортом. Ступенькам не было числа. Даже если бы Норман вздумал заговорить со мной, я не смогла бы ответить ни слова. От суровых стен отражался лишь топот, жадные вдохи, тяжёлые выдохи — всё.
Лестница прорывала потолок насквозь. Мой проводник заработал ногами проворнее и растворился в отверстии. Я последовала примеру и вынырнула уже в мансарде.
«Каморка», как назвал её Кольдт, располагалась под крышей башни и потому имела круглую стену и конусовидный потолок. Через узкие окошки-бойницы внутрь заглядывало Око. В косых лучах, словно снежинки в стеклянном шаре, кружились частицы пыли.
Скромная кровать и стол со стулом составляли строгое убранство комнаты, в которой, судя по всему, альтеор оставался, когда приезжал по делам. Канделябр на столе сверкал новизной, воск сохранил первоначальную форму. Для того чтобы разогнать тьму, Константину не требовались свечи. Карту он расчертил красным и синим, перед тем как придавить стопкой книг. На спинке стула забыл рубашку, ещё хранящую запах мятых стеблей.
— Тебе сюда, — сказал провожатый, махнув рукой, — а мне… в столовую, — с безнадёжностью в голосе закончил он.
Когда голова Нормана исчезла в люке в полу, я скинула капюшон и подцепила со стола верхнюю книгу. Надпись на переплёте гласила: «Ораторское искусство. Том второй».
«Ну конечно, — отчего-то язвительно подумала я, — не будет же он зачитываться «Сказкой о жадном фригонце и хитром пламени».
Устроившись на кровати, открыла страницы где-то на середине, глаза выхватили из текста фразу: «Не следует читать с листа, изложите историю своими словами, так, будто делитесь с другом. Вы же не станете рассказывать забавный случай по бумажке, если не хотите, чтобы ваш приятель уснул…»
Я стояла у подножья великолепного некогда здания, задрав голову, чтобы оценить весь масштаб бедствия. Кровля местами рухнула внутрь. В рамах блестели цветные осколки. Башни сбросили камни, как деревья — листы, только их остовы всё ещё тянулись ввысь. Чёрные от пожара стены, карнизы, ступени оплела хищная зелень. Природа брала своё по праву сильнейшего, стирая следы того, что создал человек.
Одна сосна вымахала так высоко, что пробила крышу там, где та уцелела, и карябала кроной розово-фиолетовое небесное полотно.
— Иди домой, — сказали за спиной.
Я подскочила и развернулась всем телом к источнику звука. Сердце колотилось как бешеное, стучало даже в висках. Руки мелко тряслись, блуза прилипла к позвоночнику. В каких-то десяти шагах от меня стояла та, что спасла мою жизнь, отправив на Амираби. Она выглядела точно так же, как я помнила — красивая, темноволосая, светлые глаза смотрят в упор. Мне бы потянуть за ниточку, чтобы распутать клубок.
— Домой? — переспросила я, гадая, имеет ли она в виду Землю.
Её взгляд скользнул за моё плечо. Я обернулась, чтобы проследить за ним, но не заметила ничего нового в открывшейся мне ранее картине запустения. Сместив фокус обратно на незнакомку, я обнаружила, что видение испарилось, как не бывало. Тщательный обыск места, где секунду назад стояла женщина, не принёс результата. Призрак не смял ни травинки, ни листочка. Без сил я прислонилась спиной к какому-то стволу и сползла в разлапистые корни. И сидела, как ребёнок обняв колени руками, подставляя горячий лоб прохладному ветру, а тот откинул волосы с моего лица, огладил щёку и прошёлся по плечу. Новый порыв принёс с собой свежесть луговых трав и произнесённое шёпотом имя: