— А куда идти? — недоумевала я. — Кроме оазиса, прятаться негде, да и зачем? Разве ты боишься кочевников?
Кольдт перестал суетиться и посмотрел на меня. Его глаза нехорошо блеснули.
— Какая кровожадная, — с издёвкой произнёс он, — а ведь только что провозглашала идеи пацифизма!
Щёки полыхнули от стыда. В самом деле, неужто я хотела, чтобы он избавился от людей, которых я даже не знала, в свойственной ему манере? Я, которая только что вещала об уродстве войны?
— Эй, не надо, — вдруг сказал он мягко, будто перед ним стояла расстроенная Сэм. — Мне плевать на них, знаешь? Соберутся дружно сдохнуть — буду только рад. Но Исдар, хоть и поддерживает контакты с выходцами из королевств, всё же мальдезерец. Боюсь, расправы над соплеменниками он не одобрит, и придётся искать другой вариант. Давай, соберись, надо уходить. Ещё пара минут, и будет поздно.
Его слова, жестокие по сути, не должны были меня утешить, но почему-то стало легче. Должно быть, от проникновенного тона, каким те были сказаны, от прикосновения тёплой ладони к моей руке. Я подхватила сумки с артефактами. Константин закинул за спину мой ранец, а на плечи водрузил снятые с верблюдов сёдла. Нельзя было ничего оставлять.
Мы ушли недалеко, метров на четыреста от оазиса, к оранжево-коричневым скалам, изрытым горизонтальными бороздами, похожими на слои знаменитого советского торта «Медовик». На мой взгляд, укрытие было не слишком надёжным, но иначе считал Константин.
— Там есть пещера, однажды я спасся в ней от песчаной бури. Переждём внутри.
— А мальдезерцы не примчатся сюда?
— Нет, их цель — вода. Полагаю, они заночуют на берегу, как планировал я сам. Обычно кочевники снимаются с места засветло, так что утром сможем вернуться и встретиться с Исдаром. Он придёт.
— Почему ты так уверен?
— Что у нас там? — Кольдт указал на мешок с артефактами.
— Э-э-э, насколько я помню, «Мгновенные костры», «Карманные светочи», «Обогреватели любых помещений длительного действия»…
— И?
— И «Кипятильники»! Вот!
— Верно. Скоро ты поймёшь, почему эти безделушки здесь на вес золота.
Константин зашвырнул упряжь за камни. Я передала ему тюки с артефактами, а себе взяла его сумку. У той был достаточно длинный ремень для того, чтобы перебросить через плечо и, таким образом, освободить руки. Мантии могли помешать лазанью по скалам и потому отправились ко мне за спину, в ранец.
Хватаясь за выступы, я вскарабкалась на самый верх. Мне хотелось встать в полный рост, чтобы охватить взглядом пейзаж до горизонта, узнать, чем заняты кочевники — уж не идут ли по нашу душу? Но этого нельзя было делать, чтобы ненароком не привлечь к себе внимание. Так что я ползла по-пластунски, пригибая голову, глотая пыль, а затем вслед за Константином скатилась на дно углубления, напоминающего чашу.
В круглой стене чернел провал, в котором исчез мой спутник. Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, и, хотя по узкому лазу пришлось ползти теперь уже на четвереньках, страшно не было, ведь я двигалась из тьмы к свету. Им была магия Константина. Тёплое сияние утешало, манило. Обещало, что меня ждут.
Когда до выхода оставалась лишь пара рывков, сильные руки буквально выскребли меня из тоннеля. Я поморгала, привыкая к освещению, и с высоты объятий Константина осмотрела убежище.
Стены вздувались буграми, отчего в некоторых местах пол и потолок почти соприкасались друг с другом. Полностью распрямиться давал только пятачок при входе. После бега по жаре пещера радовала прохладой, но я знала цену этому блаженству. В пустыне ночи лютые, морозящие насмерть. Сухой воздух и песок остывают так же, как и нагреваются, легко. Око, наверное, уже простилось с миром, и до наступления холодов оставались жалкие мгновения.
Мне пока ещё было тепло. Я изучала временное пристанище, сидя на руках у Константина, и осознала это в полной мере лишь тогда, когда мой взгляд сполз с неровного свода и угодил в плен малахитовых омутов, а кончик моего носа чуть не задел его нос. Я соскользнула вниз, нечаянно проведя ладонями по мужскому торсу. Мы оба уставились на красные линии вдоль белого полотна. Резко, почти грубо Константин ухватил меня за запястья и поднёс мои кисти к своему лицу. В сиянии светоча капельки на коже переливались не хуже рубинов. Многосложное ругательство сорвалось с перекошенных губ.
— Наверное, поранилась о камни, когда лезла в пещеру, — предположила я.
Он выудил из сумки флягу, я выставила вперёд ладони, и на них полилась вода. Видя, как я морщусь, Константин сказал: