— Угомонишься ты, наконец?! — выдохнул Константин мне в затылок.
— Что?! — опешила я, искренне надеясь, что он не умеет читать мысли.
— Ты ёрзаешь и мешаешь мне спать!
— Прости…
— Не бойся, — хмыкнул он, в который раз превратно истолковав моё поведение. — Ничего я тебе не сделаю. Закрывай свои чёрные глазки.
Я повиновалась, так и не испробовав всего того, что нарисовало воображение. Мы так и остались двумя одинокими людьми, коротающими ночь в студёной скале на краю Злой пустыни.
Глава 20. Худшее из чувств
Шорох раздражал слух, проникал в сознание, крушил и без того хрупкий утренний сон. Бок ныл от лежания на твёрдой поверхности, нос тосковал по аромату сочной зелени, спина — по теплу. Силясь понять, откуда взялся шум и куда подевался комфорт, я разлепила веки.
Константин раскладывал остатки провианта и посуду по сумкам. Мешки с артефактами стояли чуть поодаль от наших личных вещей.
— Нужно было разбудить. Я бы помогла.
Отвыкшее от разговоров горло надломило голос, сделав его похожим на треск. Страшно представить, во что за ночь превратились мои волосы и лицо.
— Нет, не нужно. Сон необходим, чтобы раны затянулись. Проверь.
Я поморщилась, глядя на бурые полосы у него на груди, и аккуратно размотала повязки. Ладони пересекали тонкие розовые линии. Никаких рваных краёв, никакого гноя, даже сукровицы не было! Вот это да! Мне захотелось взять баночку такого лекарства домой, где до сих пор первым средством от всего считалась йодная сетка.
— Что это за мазь? — я продемонстрировала Кольдту результат его трудов.
— На основе вытяжки из корней змеиного дерева.
— Змеиного? — переспросила я.
— Да, его корни имеют лечебный эффект. Ствол и листья, напротив, очень ядовиты. Достаточно одного касания, чтобы мгновенно отправиться на тот свет. Оно растёт на острове Серпент в Акмаре. Ветра там суровые, под их натиском ветви раскачиваются, словно змеи, над головой. Как видишь, добыть лекарство непросто, оттого стоимость его высока. С давних времён Серпент принадлежит семье Бальтазара, его дядя передаёт армии всё, что удаётся получить.
Значит, вопрос с транспортировкой чудодейственного средства на Землю отпал.
— Голодная? — неожиданно спросил Константин.
— Не очень.
— Я так и подумал. Тогда собирайся, Исдар уже в оазисе.
— Он там?! Тогда почему ты меня не растолкал? Ведь по плану мы должны были встречать его, а не он нас, так?
— Так, — Кольдт ухмыльнулся. — Я проверял, покинули кочевники берег или нет, и засёк Исдара с друзьями. Тогда я решил, пусть лучше ждут нас, чем мы. Пусть думает, что мы нужнее, чем он. А ещё будить тебя не хотел.
Я растерялась, не понимая, чем вызвана такая забота. Наверное, добрый жест просто удачно вписался в стратегию общения с мальдезерцем. Я ничего не ответила, но моих комментариев никто и не желал.
После прохладной пещеры «чаша» в скале казалась раскалённой сковородкой. От слепящего света хотелось закричать подобно младенцу, рождённому из уютного материнского чрева во враждебный мир.
Выбравшись из тоннеля, Константин рванул к противоположной стене углубления, взбежал до середины, зацепился за край и подтянулся на руках. Я как раз прикидывала, смогу ли проделать тот же трюк, учитывая разницу в росте, когда он лёг плашмя на край «чаши» и свесил кисть настолько низко, насколько мог:
— Хватайся!
Спорить было глупо и долго. Так что я подошла, вложила свою ладонь в его и, упираясь ступнями в скат, легко вскарабкалась наверх.
Преодолев спуск со скалы и утопив подошвы в песке, мой спутник прикрыл мантией испорченную рубашку. Мне же, как и в гарнизоне, велел накинуть капюшон. И хотя я не собиралась возражать, он пояснил:
— Выходя в свет, наши дамы оголяют руки, плечи, некоторые почти не оставляют простора фантазии… Здесь же наоборот — красоту, как сокровище, принято беречь.
— А у нас женщина сама выбирает, как выглядеть! — выпалила я, но капюшон снимать остереглась.
Кольдт мученически вздохнул и зашагал к пальмовой рощице.
Четыре фигуры в серых одеждах сновали от водоёма к стреноженным верблюдам. Иногда они перебрасывались отрывистыми фразами, но их голоса заглушала возня ветра с песком. Мужчины наполняли бурдюки пресной водой и закрепляли те возле сёдел, не отвлекаясь на чужестранцев. За нашим приближением наблюдал лишь один человек. Одетый в чёрное с ног до головы, он стоял неподвижно, как памятник, козырьком приложив ладонь к бровям.