- Воровство.
- Что? - Криста опешила и обернулась к бродяжке. - Так ты, несчастный, воровал?
- Ага! - тот расплылся в улыбке. - Воровал.
- Как же ты мог, окаянный! Грех на душу брал!
- Ага! Брал! Хорошо брал! Как наштояший артишт брал!
- Воровство называть искусством - неприглядное дело!
- Ну ладно тебе, - обиделся бродяга. - Так уж шражу и штрашно тебе. А когда жрать хочетща - не штрашно?
- Отчего ж не работал?
- А не брали, куда хотел. Моя работа - карманная, тонкая, а мне - лом в руки али лопату шовковую. Поштигаешь, каково ручкам-то ласковым? - И воришка вытянул вперёд и впрямь изящные, мягкие, гибкие и словно бы бескостные белые руки, не тронутые загаром от частого пользования перчатками.
- Хороши?
- Хороши.
- То-то! А уход за ними какой нужен, поштигаешь? Перчаточки нешные, мыло кошметичешкое, крем увлажняющий. Так-то.
- Как зовут-то, артист?
- Ширмач жовут.
- Это что же за имя такое? - удивилась Криста. - Не похоже на человеческое.
- Шамое что ни на ешть человечешкое. Только ты прав, не имя, а жвание!
- Кличка, точнее.
- Кому кличка, кому - жвание! Мол, я как ширмой жакроющ - и шурую в карманах, никто меня не видит. А имя моё - Крысся. Только никто его не жнает. А ты кто?
- Криста. Криста Фотий. Лекарь я.
- Опаньки! Так ты, никак, и травками польжуешь?
- И травками тоже.
- Дай травки! - оживился Ширмач. - Век не жабуду! Бога молить штану - дай травки покурить!
Криста отпрянула и рассердилась: - Что такое говоришь? Отравой людей не потчую!
- Молодой человек, - поспешно обратилась Криста к охраннику, который снова оказался напротив единственной камеры. - Ошибочка вышла, я не вор, напротив, людям добро нёс.
- За добро не сажают.
- Ну, подумайте, юноша, неужто я на убийцу похож? Или на сектанта злостного? Или на воришку? Или на рецидивиста?
- Раз лицензии нет, налоги государству не платите - значит, воришка! - отчеканил охранник. - Любая работа требует регистрации. Плюс бродяжничество.
- Ну, подумайте, знахари и народные целители во все времена существовали. Многие странствовали - не бродяжничали, заметьте, а странствовали, то есть, сами приходили к нуждающимся. Они лечили людей, на ноги ставили, роды принимали - людей спасали, одним словом. И за то ещё и платить государству были должны? Это государство им задолжало за труд тяжёлый и бескорыстный.
Охранник словно аршин проглотил.
- Государство радоваться должно, что мы лечим, истинно лечим то, что в больницах, порою, доводят до хронического состояния.
- Все знахари и экстрасенсы - шарлатаны и клоуны, - нервно высказался парень. - В наше время верить во всякую чертовщину - недостойно.
- Послушайте, Грегори - вас так зовут, да? Так вот, Грегори, у вас с желудком нелады, и с печенью - наследственное это, мать страдала, оперировалась, вам передала, а в военном училище усугубилось. Боли бывают, спазмы, желчные пути сужены, и сейчас вот бок огнём горит, верно?
Охранник судорожно сглотнул, кивнул: - Ну, верно...
- А вечером случится выброс желчи, тошнота, рвота, газы, придётся глотать таблетки. А я ведь могу снять и боль, и спазму. Могу вообще излечить. Не дело это, молодому парню от такого страдать. Ведь Кэти, милая девушка Кэти, может и к другу уйти... Верно?
Несчастный солдат готов был вертеться, как ёрш на сковородке, и не знал, куда деваться от смущения и тайного испуга.
- Вот подойдите ко мне. - Криста вытянула вперёд руки ладонями вперёд. - Чувствуете? Моя энергия к вам идёт.
- Чувствую, - неуверенно сказал парень.
- Потом останется только травок попить, и - можно жениться на Кэти. Да поспешите, увести могут.
Парень потянулся к решётке - и тут же отпрянул, и вытянулся: - Не положено! А ну, убрать руки! - А сам уже только о том и думал, как бы самому излечиться поскорее, да и сестрёнке помочь - близорукость у той сильная, уже сейчас в толстых-толстых линзах ходит.
Никто их, конечно, не накормил, несмотря на завывания Крыси-Ширмача. Вечер коротали за прослушиванием его баек. Оказался он воистину артистичен, несмотря на шепелявость, голосом владел и вкладывал в незамысловатые истории значительность. Криста даже откопала в кармашке завалявшуюся карамельку и подарила Крысе за сольное выступление.
- Тебе бы артистом стать, настоящим, а не гастролёром, - сказала Криста со вздохом сожаления.
- А я на жижнь не жалующ, - отозвался Ширмач. - Вешёлая у меня жижнь. Тока вот пожрать охота...
Наступила тягостная ночь. Покружив по камере, поколотив слабыми кулачками кирпичную стенку надёжной кладки, любовно оштукатуренную, подёргав сетчатую дверку, Крыся, охая и причитая, начал укладываться на узкой жёсткой скамейке, обегающей камеру по периметру и отполированной десятками задниц. И устроился на редкость быстро - привычен был, видать.