Эмилия уже не слышала. За краткий миг, словно за миг перед смертью, ей представился Борис в грубой мешковатой одежде, вытянувшийся в струнку на рассветном построении. Тюремная баланда в жестяной миске, драчливые соседи по общежитию с лицами ранних преступников, зверская физиономия надзирателя с дубинкой в руках и отчаянные глаза Бориса сквозь прутья, через которые невозможно дотянуться при кратком свидании. Она охнула, выронила сковородку, заломила руки и лишилась чувств. Сковородка с горячим томатным соусом опрокинулась аккурат на башмаки сержанта, соус растёкся вокруг них отвратительной кровавой лужей...
Всё дальнейшее прошло, словно в дурном сне. И с инспектором Криста имела приватную беседу по душам, и к совести Дэница взывала, и присяжных заранее вызнала - жалкие оказались люди, бесцветные, вовсе без собственного мнения. И что дальше? Рьяности Кристы удивлялись: ведь не на электрический стул отправляют мальца - на перевоспитание, «коль родители воспитать не сумели». Бегала Криста, ходатайства носила, характеристики, даже со священником колонии связывалась, убеждала под опёку в монастырь Трёхсвятский отдать - но получила от батюшки мягкую, но ядовитую отповедь: ибо был батюшка из породы тех, кто мягко стелет, да спать на гвозди укладывает.
Уговоры Кристы передать мальчика на поруки в Святотроицкий и ходатайство Преподобной Евлампии не увенчались успехом: нагрянули важные столичные чиновники, которым позарез необходимо было закрыть дело, хотя бы и за счёт мальчика, оступившегося всего раз. Им плевать было, что в уютной, но строгой закрытой монастырской школе шансов осознать и перевоспитаться у него куда больше, чем в запущенной государственной колонии, все сомнительные удобства которой существовали за счёт скудных спонсорских пожертвований и самоотверженного труда монашек-медсестёр.
Зато обстановку в колонии разведала: не самая худшая и не самая лучшая, просвещение поставлено так себе, работа неквалифицированная и тупая, безо всякого огонька, и, как водится, гроши свои ребята не получают - якобы «в их же интересах, чтобы не совращали они». Благовоспитание - тоже не на высоте, зато на богослужения гоняли жёстко и неукоснительно, безо всякого духовного просвещения. Подростки смотрят волками, недоверчивые и угрюмые. Что ж, Криста научит Бориса, как и с кем дружбу свести, как доверие завоевать - для подростка непростая наука, даже взрослые с нею часто не справляются. Но в разговоре с батюшкой не сдержалась Криста, резко и в глаза высказала всё, что думает об обстановке в колонии, а потом казнила себя за прямолинейность - а ну как Борису это аукнется? И ещё тошнее ей становилось.
И всё время Криста с горечью и страхом думала, что впервые не в состоянии пробить непрошибаемую стену, и ожидания Эмилии останутся втуне, и потому не открывала ей всей правды. Лгала, иначе говоря, вызывая у Дэница лишний повод для насмешек. Сам же Дэниц только покуривал, даже допросов ухитрился избежать, бестия. Устала Криста - и физически, и душевно выдохлась. Зато, пока хлопотала, у Хоумлинков надежда теплилась. Правда, свела Криста дружбу с тамошними сёстрами милосердия. Милые девушки, жизнь в миру оставившие из-за того, что мир им улыбаться и подмигивать не захотел, только рожу кривил. А они слабы были духом, не пробивные, не красивые, не уверенные в себе, без особенных талантов и перспектив, зато воспитанные в строгости. Только на них у Кристы и оставалась надежда.
Криста вместе с Эмилией навестили Бориса перед его отправкой в колонию.
Через два дня Бориса перевозили на сборочный пункт. «Выкрасть!» - лихорадочно думала Криста. - «Подстеречь и выкрасть! А потом куда? Искать ведь будут... Обоих».
- Не надо, мам... Не надо, мам... - только и повторял Борис с потерянным лицом на слёзы и причитания матери, пряча от неё испуганный, затравленный взгляд.
- Эмми, позволь, я с Борисом переговорю, - тихо попросила Криста, терзаясь муками совести, что отнимает драгоценные минутки у матери. - Вернись через пять минут.
Эмилия ошарашено поглядела на Кристу, но не посмела ослушаться.
Пять минут. Много это или мало? В силах Кристы растянуть их - за счёт собственной жизни, но ради мальчика и часами жизни собственной пожертвовать - не потеря. Криста не стала расспрашивать, она и так всё знала. Самое важное - дать ему надежду и опору. А дать надежду и опору мог только Отец Небесный. Кристе предстояло обучить мальчика молитвам и рассказать о Боге и Храме небесном, а сёстры во Христе в колонии продолжат учить свету. Тогда парень не сломается, выдюжит, и вернётся другим человеком, а Бог поможет ему вдали от матери выжить.