Мало-помалу утешала Криста боли Анны, обращала внутренний взор её к Создателю - а что ещё ей оставалось? Уговаривала вернуться в тихую обитель, пожить дня три - и вернуться, и снова уехать, пока не полегчает. А сама думала - помогут ли молитвы, минует ли чернота ребёнка, не появится ли новый Дэниц, и как самой стыда избежать?
Вот Анна и уехала - поспешно, бросив всё, словно с поля боя бежала дезертиром. Оно и к лучшему. Проводила её Криста и вернулась - помогать Эмилии. Неуверенный в себе Горбач ходил мрачнее тучи, нарезал круги, медленно созревая. Поздно вечером, когда Эмилия легла спать, поднялся он наверх, к постояльцам.
- Буду с господином Люцером говорить. Лично.
Криста поднялась, чтобы выйти, но Дэниц остановил её: - Сиди, Криста. А вы, господин Хоумлинк, говорите. У нас друг от друга секретов нет.
- Давно подозревал, что вы спелись. Один лечит, другой калечит.
- Что вы имеете в виду? - прищурился Дэниц.
- То и имею. Но разговор о другом. О дочери. Вот так. Либо вы, господин Дэниц, женитесь на Анне и ребёнка усыновляете. Либо - вон из моего дома.
- Вот так - круто и резко? Да вы мужественный человек, далеко не кролик, - усмехнулся Дэниц.
- Дэниц, - осадила его Криста. - Негоже оскорблять хозяина дома. Своё достоинство человеческое перечёркиваешь.
- Человеческое? Э... Ты, пожалуй, прав. Так что мне ответить, Коста Хоумлинк? - Дэниц посерьёзнел. - Анна мне симпатична. Но муж из меня никудышный.
- Мне плевать, какой ты муж, мне важнее, чтобы слухов не было. А у ребёнка - отец официальный, законный...
- Вот вы какие - лишь бы закон соблюсти. Закону этому - грош цена, сам знаешь, вы их без конца создаёте и тут же сами нарушаете. Но я готов подумать над предложением.
- И до каких пор ты собираешься думать?
- Пока не истечёт срок оплаты за комнату. А пока, папаша, позволь мне покуролесить напоследок...
Кроткий, мягкий, нерешительный тугодум Коста, который за всю жизнь ни разу никого не ударил - а, собственно, и ударять-то было некого! - только вздохнул. Но Криста видела в глубине его глаз медленно нарастающий ком озлобления, и кулаки его сжались.
- Даю три дня, максимум - четыре, не больше, Дэниц, - сказал он тихо. - Криста свидетель.
- Неделю, Коста, неделю. И ни днём меньше. Решение серьёзное, и думать я буду ох как долго. Там и Анна подоспеет родителей проведать. Тем реальнее положительный ответ.
Коста подозрительно глянул на Дэница - но тот был на удивление серьёзен, и Горбач не усмотрел подвоха.
Без Анны и Бориса дом осиротел. К тому моменту приспело ещё одно печальное и знаковое событие, готовое вот-вот подвести окончательную черту и перечеркнуть семью Хоумлинк. С уходом Бориса и Анны сломался тонкий, сложный, с таким трудом отлаженный Кристой, механизм в душе хозяина дома.
С лёгкой руки Дэница и по его наущению тихий и сдержанный Коста, отваженный от спиртного, заметался, и, чтобы закрыть брешь в душе, начал понемногу отпускать тормоза и приохочиваться к картишкам. Дэниц верно угадал - была у Косты по молодости такая тяга, но любовь к юной и прелестной Эмилии её пересилила. А теперь что? Жена вечно стонущая, на мужа ноль внимания, дети сами по себе, а теперь и вовсе вне дома. С работы то и дело гонят, дом в разрухе, одна отрада оставалась - алкоголь.
А потом молодые и задорные заявились, почему бы не развеяться, вон бугай лысый так складно, ловко и стройно доказывает о том, что в единственной жизни жить надо красиво, весело, ярко, позволяя маленькие, но такие сладкие радости, чтобы на смертном одре не было мучительно больно... и далее по тексту. А что касаемо жизни загробной, то это всё сказочки ушлых и гораздых на НЛП церковников. Верить-то можно, а вот проверить... Так что слушай, но слушай с поправкой. А я уж тебе помогу, выручу, если что, будь уверен! Заодно и деньжат поднакопишь! Как такому исключительному человеку, настоящему мужчине, не помочь? Коста верил и не верил, но после первых выигрышей уверовал в свою исключительность. Даже поначалу жене подарок купил - янтарное ожерелье чудесного, медового цвета с капельками: друг из Прибалтийской страны привёз, такие в Торбанке не то, что редкость - таких вообще не водилось.
Коста и не заметил, как втянулся в это дело - легко и незаметно. Пока дети и жена жили своей жизнью, Коста тоже жил своей, отдельной, не менее шальной: не одно - так другое, не хмель - так карты. Какие страсти разгорались за игрой - любо-дорого. Поначалу ощущал он себя омолодившимся, потом потихоньку состарился, а потом старение пошло по нарастающей. Словно энергия и лихость мячиком покатились с горки, на ходу сдуваясь, а на смену им, посмеиваясь и попукивая, в гору, обнявшись и горланя непристойные куплеты, с понтом полезли отчаяние, усталость, злость.