Да, этому парню плевать на общественное мнение, а стыд и неловкость других он не поймёт и лишь поднимет на смех. Зачем ему что-то объяснять?
- Просто в моём доме прошу вести себя прилично. И... и если тебя что-то раздражает, не обязательно ломать мебель. Мне и битой посуды хватает!
Павел ушёл из прихожей, но дребезжание его нервов ещё вибрировало в воздухе. Олег искренне не понимал, с чего это он вдруг? Обиделся из-за тумбочки? Но ведь Олег обещал её починить. Не верит что ли? Или из-за повестки расстроился? Так знал же, что вызовут.
М-да, странный мужик. Скорее бы уж убраться от него.
На следующий день Павел с Олегом к трём часам явились в прокуратуру. Настроение у обоих было мрачным. Они почти не разговаривали друг с другом. Павлу пришлось много лгать своему недовольному директору, чтоб объяснить, зачем его вызывают в полицию, выслушивать от него претензии и обидные намёки. А теперь ещё и здесь предстояло лгать. Олег переживал, не зная, как обернутся дела, и не уйдёт ли он отсюда прямиком в тюрьму. Голова болела, посылая свои импульсы вдоль всего позвоночника. И снова хотелось курить.
Так в молчаливом напряжении молодые люди и сидели на потрёпанных стульях в узком коридоре казённого здания у кабинета под номером сто пятьдесят шесть, пока из него не вышел молоденький дежурный полицейский и не пригласил войти Горохова Олега Владимировича.
Небольшой кабинет, стол у окна с решёткой, несколько стульев и два больших шкафа с кипами бумаг и папок. Терпеливо ожидающий ремонта интерьер выдержан в серо-бежевых тонах. На столе тихо жужжал процессор, за окном шёл дождь. Сидевший за столом полноватый неопределённого возраста мужчина закрыл лежащую перед ним папку, поправил свой клетчатый пиджак и поднял на вошедшего внимательные карие глаза.
- Проходите, садитесь, - пригласил не очень вежливый густой бас. - Я Куприянов Олег Михайлович, следователь, и вызвал вас в качестве свидетеля для официального допроса по делу об изнасиловании несовершеннолетнего Серебрякова Виктора. Предупреждаю вас, что весь наш разговор будет записан, а всё, что вы скажете, может быть использовано против вас.
Олег занял место на стуле напротив своего тёски. Он ещё ни разу не бывал в подобных заведениях, пока Бог уберегал. Внешне парень старался сохранять хладнокровие и невозмутимость, однако, внутри сердце истерично билось о грудную клетку, а в голове боль безжалостно вгрызалась в мозг.
- Мне нечего вам сказать по этому делу.
- Вот, посмотрите.
Следователь протянул Олегу фотокарточку. Парень принял, взглянул. Да, это тот пацан, пианист, только здесь у него закрыты глаза, вывален язык изо рта, а в шею врезалась бельевая верёвка. От вида смерти сердце замерло, и вдруг стало холодно, очень холодно.
- Бедняжка, - выдохнул Олег, возвращая фотографию.
- Вы очень побледнели, - заметил следователь. - Вам нехорошо?
- А вам хорошо, когда вы смотрите на убитого ребёнка?
- Плохо. Поэтому я и стараюсь защитить детей от таких подонков, как вы.
Нападение тут же разбудило защитную реакцию. Разум встрепенулся, мозг послал гневный разряд в сердце, приказав ему более не поддаваться на провокацию чувств и немедленно вернуться к нормальной работе. Церемонии закончились, началась война. Нечего нюни распускать, раз наступил момент решающей битвы! Приказ был принят, ритм сердца восстановлен. Теперь сохранять маску невозмутимости стало значительно легче.
- Какая благородная миссия. - Олег даже позволил себе более расслабленную позу. - У вас подонкам позволено курить?
- Кури.
- Благодарю. - Достав из кармана брюк сигареты и зажигалку, Олег закурил.
- Итак, - следователь заглянул в монитор компьютера. - Горохов Олег Владимирович, двадцать четыре года, родился в Тюмени, имеет специальность повара. Правильно? Почему уехал из своего города?
- Мне там надоело.
- А зачем прибыл именно сюда?
- В тот момент, когда я пришёл на вокзал, ближайший поезд отправлялся именно в этот город.
- И по прибытии сразу занялся проституцией?
- Мне нужны были деньги и героин.
- Ладно. - Следователь ещё раз внимательно оглядел собеседника, произвёл какой-то короткий мысленный процесс, и начал допрос. - Как давно ты знаком с Леонидом Поклеевым?
- С июля.
- А когда переехал жить в его квартиру?
- Да со дня знакомства и переехал.
- Почему он именно тебя пригласил к себе?
Олег удивлённо пожал плечами:
- Почём мне знать? Я ему понравился, вот и пригласил.
- И ты вот так сразу пошёл?
- А что? Парень видный, свободный.
- Поклеев тебе говорил, кто он, чем занимается по жизни?
- Нет.
- И ты не спрашивал?
- А зачем? Мне сытно, тепло, так какая разница, откуда у него деньги?
- То есть ты при Поклееве был в роли комнатной собачки?
- Ну, типа того.
- Но всё-таки в компанию свою он тебя ввёл.
- Ну как ввёл... Просто познакомил со всеми.
- И там тоже никто ничего про него не рассказывал?
- Господин следователь, парни собирались, чтоб выпить, покурить, расслабиться... О делах на посиделках не говорят. А мне, повторяю, по фигу, кто, что да как. Главное, чтоб весело было.
- И откуда в доме неиссякаемые запасы наркотиков, тебя тоже не интересовало?
- Нет.
- А может, ты просто боишься, что тебе станут мстить за предательство?
- Вот чтоб этого не бояться, я ни во что и не вмешиваюсь.
- Ладно. Что случилось двадцать первого октября? По какой причине ты поссорился с Поклеевым?
- Какая разница?
- И всё же?
- Обычные семейные разборки.
- Довольно туманное объяснение.
- Потому что нечего объяснять. У меня просто сорвались нервы.
- А может, ссора произошла не в понедельник, не двадцать первого? Почему ты уверен в этой дате?
- Не знаю! У меня была спокойная ленивая жизнь без проблем, я не следил ни за временем, ни за календарём. О том, что это был понедельник и двадцать первое я узнал от вашего инспектора.
- Дело в том, что некоторые из "игроков" не слишком уверены, что тебя с ними не было в тот вечер.
- Что ж, тогда докажите это и засадите меня за решётку. На то вы и следователь.
- Хм. Ладно.
Как ни странно, но чем пристальнее врезался взгляд следователя, тем увереннее чувствовал себя Олег. Может, крепло противостояние, может, успокаивала убеждённость, что никаких доказательств у полиции нет, и следователь ничего, кроме как брызгать слюной презрения, не может.
И единственным, кто по-настоящему переживал в эти минуты, оставался Павел. Он смиренно сидел в коридоре, но на душе у него было неспокойно. За себя он особо не волновался. Уж в крайнем случае, можно защититься тем, что ничего об Олеге и его делах не знал, а солгал в порыве защиты больного одинокого паренька. Конечно, это плохое оправдание при укрытии преступника, но была надежда на то, что безупречная характеристика и праведная жизнь помогут Павлу избежать тюремных оков.
В коридоре раздались шаги. Павел отвлёкся от размышлений и поднял голову, - под конвоем двух охранников шёл высокий молодой человек. Походка тяжёлая, руки заложены за спину, широкие плечи ссутулены, и лишь зелёные глаза бросали на окружающий мир искры бессильной ненависти. Конвой остановился у кабинета, и один из солдат приказал арестанту встать лицом к стене. Павел молча наблюдал за сценой, которую раньше видел только в кино да в криминальных передачах. Арестант угрюмо повернулся к стене. В мятой несвежей одежде, со стянутыми чёрными наручниками запястьями, с жатыми в кулаки пальцами парень напоминал хищного дикого зверя, вынужденного подчиниться поймавшим его охотникам. Вынужденного подчиниться, но отнюдь не сдавшегося.
Почувствовав на себе взгляд, арестант покосился на сидевшего на стуле молодого мужчину.
- Чего зыришь? - рявкнул он.
Павел тут же отвёл глаза. Он не испугался, но от рычания раненого зверя повеяло опасностью.
Дверь кабинета открылась и дежурный полицейский распорядился: