Томительно тянулись нескончаемые ночные часы, едва заметно проглядывала сквозь низкие тучи жёлтая луна. Под утро, когда мрак, прежде чем рассеяться, становится особенно непроглядным, вокруг них вновь воцарилась недобрая тишина, безмолвие нарушали лишь странные звуки, как будто кто-то тяжёлый и грузный крадётся по кустам, стараясь производить как можно меньше шума. Костёр трепетал, понемногу угасая, дорваги пятились всё ближе и ближе к умирающему огню.
Неистовое ржание их смертельно перепуганных коней ударило по сознанию точно тяжёлый молот; лошади в безумии пытались оборвать привязь. Гулко бухнуло и оборвалось что-то в груди — они смотрели на восток, в сторону пустоши, откуда, как ясно чувствовал Фолко, вновь надвигалось нечто, угрожающее и непонятное.
Глухой рев, треск ломающихся веток; мигнул и изошёл предсмертным сизым дымом костёр, в золе лишь алели уголья, но свет не исчез — осталось бледно-зеленоватое сияние, на фоне которого на мгновение до рези в глазах чётко стали видны скрюченные ветви кустов; а потом ветви вдруг словно растворились, и перед путниками возникла ужасающая, странная форма уродливой жизни, какую никто из них не мог представить себе в самых страшных снах; откуда, из каких глубин было вызвано это существо, никто не знал и не мог даже догадываться. Они увидели два ряда острейших зубов, жёлтые клыки, покрытую слизью морду, беспрестанно шевелящиеся конечности заканчивались когтями, шуршало, беспокойно извиваясь, слабо светящееся членистое тело. Низкое, плоское и длинное существо с двумя глубоко посаженными горящими зелёным огнём глазами остановилось; в горле его заклокотало, и друзья услыхали не то кваканье, не то хрипение; несколько хватательных конечностей поднялись в воздух, угрожающе протягиваясь к ним.
Ужас и омерзение парализовали на миг всех. Сухая спина и источающее слизь брюхо, беспокойно шевелящиеся ноги и зеленоватое свечение вокруг увенчанной рогами уродливой головы…
Со звонким хлопком тетива эльфийского лука хлестнула по кожаной рукавице на левой руке хоббита. Стрела вонзилась прямо в левый глаз страшилища, но не застряла, а, окружённая алым сиянием, пронзила насквозь голову и туловище, и в следующий миг они увидели её воткнувшейся в землю; красноватый свет, исходивший от стрелы, освещал травинки, закрытые до этой секунды телом чудовища.
— Морок! — диким голосом заорал Малыш, выхватывая из костра пылающую ветку и запуская ею в морду страшилищу.
Головня пролетела насквозь и, чадя, упала где-то возле хвоста призрака. Вслед за Малышом стали швырять сучья и остальные, торопливо зажигая их от ещё дышащих в золе углей.
Контуры чудовища стали быстро таять, точно туман под солнечными лучами; мертвенный зелёный свет отступал перед весёлым и живым светом рыжего пламени, Келаст — на всякий случай, что ли? — рубанул по голове чудовища мечом — клинок со свистом рассёк воздух и глубоко вонзился в землю.
После этого очертания страшилища окончательно потеряли чёткость, растаяли и исчезли; лишь десяток разбросанных горящих ветвей остались на земле.
Друзья вновь раздули костёр.
— Ну?! Поняли теперь?! — Голос Торина звучал приглушённо из-под опущенного забрала. — Если мы не испугаемся, то с нами ничего не будет. Нужно идти вперёд и не опускать взгляда.
— А это? — Келаст поднял с земли валявшиеся там стрелы и стал пристально их разглядывать. — Это разве морок? Значит, тут есть люди с луками, и раз у них не вышло с призраком, наверняка вновь появится кто-то живой!
Однако до утра так никто и не появился, хотя глаз они, конечно, уже не сомкнули. Сперва насылаемые на них какой-то злобной силой видения отстранённо бродили где-то у края кустов; друзья оказались в замкнутом круге зеленоватого свечения; уродливые многорукие, многоглавые тени вставали по краям, что-то свистело и ухало в чащобе, и хоббит с трудом противостоял подкатывающим, словно тошнота, приступам липкого страха. Не сомкнув глаз до утра, простоял он на одном колене, с готовым луком и наложенной стрелой. И он готов был поклясться, что бродящие вокруг страшилища сейчас обрушатся на их лагерь, растопчут и сомнут их, но, похоже, все эти чудища были лишь наведенными на них обманными видениями — ни одно из них не приблизилось к костру. Не раз доносился из чащи и приглушенный лязг оружия, голоса, отдававшие короткие и отрывистые команды — но был ли это также морок, Фолко не мог понять. Зловещее сияние на его заветном клинке не угасло; и тяжелее всего была мысль о том, что враг совсем близко — а взять его нельзя. Ближе к утру тени постепенно исчезли, утихли звуки и голоса, воцарилась молчаливая недвижность. Всё замерло, словно в предчувствии боя; и друзья, без споров и несогласий, молча поправив оружие и проверив лишний раз застёжки доспехов, с первыми лучами солнца, пробившимися в долину, развернулись в цепь и двинулись к пустоши.