Эта версия была относительно неиспорченной по тем же причинам, по которым он её презирал.
Воды кишели рыбой.
Деревья, выращиваемые здесь, были в основном знакомы ему и приносили те версии фруктов и орехов, которые он знал по тем другим Землям. Учитывая эти деревья, дичь, рыбу, а иногда даже и медведей, земля предоставляла больше пищи, чем ему когда-либо понадобится, и здесь царил умеренный климат с незначительным количеством хищников.
Идиоту тут понравилось бы.
Тому, кто не нуждался в интеллектуальной стимуляции, кто мог сидеть, есть ягоды и орехи, наблюдать за рассветом и купаться голышом, а потом тратить свой день на вязание крючком, плетение ковров, пошив одежды, изготовление горшков из грязи и глины… для такого идиота это лесное существование покажется духовным раем.
Коленопреклонённым тоже понравилось бы.
Они бы молились, пели песни и общались с Предками.
Они могли целыми днями поздравлять самих себя за своё неподкупное великолепие… строить конструкции, полные пушистых зверьков, радуги и идеальных людей, живущих вместе в гармонии безо всякого чувства реальности или самосохранения.
Если бы здесь когда-нибудь высадилась инопланетная раса, это поселение было бы уничтожено за наносекунды.
Что более важно, с точки зрения Фаустуса… именно такой образ жизни уничтожил расу видящих на Старой Земле.
Это практически гарантировало их порабощение, когда люди наконец-то наткнулись на них. Древние сидели в своих ханжеских пещерах, напевали свой ханжеский суеверный бред и позволили себе культурно атрофироваться до состояния выученной беспомощности1.
Они уничтожили сами себя.
Видящие Старой Земли победили сами себя.
Они превратили себя в овец.
Они чистой силой воли сделали рабов из воинов.
Фаустус поднял руку, заслоняя глаза от яркого солнца, и, щурясь, рассматривал то, что называлось рекой Потомак в двух других мирах, в которых он жил. Он теперь понимал, что Старая Земля намного сильнее походила на ту планету, которую он только что покинул.
Местоположение также говорило ему, как много мысли и заботы Мири вложила в перенос его сюда. Она оставила его на этой версии Земли практически в той же самой географической точке, из которой она забрала его в другом мире.
Очевидно, её это не волновало… лишь бы убрать его с дороги.
Его желудок заурчал.
Осознав, что умирает с голоду, и вспомнив, что прошлым вечером почти не ел, он отвернулся от вида на реку и зелёную долину ниже.
Он собирался пойти в центр деревни, заставить одну из уродин приготовить ему завтрак и, возможно, пососать его член, пока он будет есть…
Но тут что-то вдруг пробежало дрожью по его свету видящего.
Сила.
Так много силы, что он остановился как вкопанный.
Это снова скользнуло по нему, и он резко втянул вдох.
В оба раза это едва задело его, но все волоски на его руках и шее сзади встали дыбом. Он прочувствовал это в своём нутре, пахе, на языке, кончиках пальцев, на губах.
Он стоял там, чувствуя вибрации и отзвуки ещё несколько секунд после того, как присутствие покинуло его свет. Задержав дыхание, он оставался совершенно неподвижно.
Он ждал, не вернётся ли оно.
Затем он задышал тяжело, его сердце загрохотало в груди.
Gaos.
Бл*дский gaos, gaos, gaos…
Он не ощущал ничего даже отдаленно похожего с тех пор как…
Он повернул голову, взгляд метнулся назад, вверх по склону.
Его тело последовало через долю секунды.
Он пошёл в наиболее вероятном направлении, затем снова остановился.
Он не переставал смотреть по сторонам.
Он лихорадочно сканировал своё окружение глазами и светом, ища источник того интенсивного прилива присутствия, которое едва задело его aleimi или живой свет. Он обыскал холм над ним, деревья, траву, кустарники, различные деревянные домики и палатки, которые испещряли поселение людей.
Он ощутил такую интенсивную тоску, что раздражённо вскрикнул.
Затем… из ниоткуда.
— Я тебя знаю?
Фаустус повернулся так резко, что едва не повредил себе шею.
Перед ним стоял абсолютно голый мужчина-видящий.
Член, рост, глаза, странная симметрия тела — всё выдавало в нём видящего.
Мужчина стоял там, и его глаза источали самый бледный золотистый свет, почти белый, с лёгким отливом золотых лучей солнца. Выражение лица существа оставалось пустым и полностью лишённым эмоций. Вопреки его словам и вопросу, который они подразумевали, он даже не казался любопытствующим.