Потоки мутной воды хлынули по главному ходу каменоломен. Мы сбились в боковых пещерах, лежали на земли и пили, пили до беспамятства, до потери сознания.
Все было наполнено водой — манерки, бутылки, пулеметные кожухи и кепки.
Но через день воды опять не хватало. Иные из нас жевали намоченные в дождевой воде шинели.
Неожиданно тонкий запах угара просочился на дно галерей. Мы зажгли факелы и бросились в глубь катакомб. Факелы, опущенные к полу, быстро гасли, — нас отравляли углекислым газом. Белые стали лить в подземелья по желобам серную кислоту. В угаре задохся матрос Павлинов — веселый и насмешливый человек.
Белые ворвались в противогазах в подземелья, но побоялись идти вглубь. Они нашли Павлинова, привязали его к постромке лошади и погнали ее наверх. Павлинов был еще жив. Камни изорвали его тело в клочья. Лошадь выволокла в степь изуродованный труп.
И вот в эти дни последнего отчаяния и приближения смерти ко мне подошел археолог Назимов, наш Обер-крот. Он сказал, что нашел выход в степь, не охраняемый белыми.
К тому времени болезнь Назимова усилилась. Он непрерывно тряс головой. Глаза у него быстро дрожали, как дрожат листья осины даже без ветра.
— Надо проверить, — сказал я. — Ты совсем стал слепой.
— Проверим, — ответил Назимов.
Мы незаметно пошли к выходу. Назимов не доверял своим глазам и шел по телефонному проводу. Его он протянул для верности от вновь открытого входа до нашей стоянки.
Недалеко от входа Назимов сел отдохнуть. Он стал худ до того, что, казалось, фуражка не держалась у него на голове. На каждом шагу он спотыкался.
— Вот, Степан, — сказал он мне, когда мы сели, — Думал ли я когда-нибудь, что на месте этих раскопок будет подземная бойня и придется мне умирать вместе с вами?
— Надо полагать, что ты об этом не думал, — ответил я.
Мы помолчали. Назимов встал, цепляясь за камни.
— Ну, пошли. Жить мне хочется, Степан. Если бы жить! Целыми днями я мог бы рассматривать сухой бурьян или осколок стекла под водой.
— А к чему это? — спросил я.
— А к тому, — ответил он, — что в каждом пустяке есть большой смысл. Кончится война, останешься жив — тогда поймешь и узнаешь. А сейчас — пошли!
Мы дошли до выхода. Он тянулся под плитой известняка.
Я взглянул из-под плиты и увидел звездное небо.
Мы вылезли. Степь в росе, и тишине лежала кругом. Я дышал, как запаленная лошадь, но вместе с чистым воздухом вдыхал запах дыма.
— Откуда дым?
Мы поползли по мокрой траве. Я полз и слизывал росу со своих ладоней. Воспоминание об этом помогло мне недавно, когда я открыл разрушенные цистерны на Агармыше. «Откуда здесь может быть вода?» — подумал я — и вдруг с такой ясностью вспомнил свои грязные ладони, полные росы, что никаких сомнений у меня не осталось. Задача была решена.
Мы ползли, пока не заметили костер и солдат в английских шинелях. Они чистили при огне пулемет.
Все было кончено. Этот выход охранялся так же, как и другие.
— Что делать, Обер-кррт? — спросил я Назимова, когда мы опять спустились в катакомбы.
— Выйти здесь и через степь и Арабатскую стрелку уходить на север. Здесь все равно нас перебьют, как котят.
Голова у Назимова затряслась. Он задумался.
— А что, если мы сделаем так…— сказал он и остановился, — если мы сделаем так… Я открою пулеметный огонь у главного входа, подыму шум и все белые заставы оттяну на себя, а вы тем-временем выйдете.
— Одному не справиться. Шум нужно делать большой.
— Вызовем охотников.
— Не будет охотников, —ответил я. — Не будет. Безнадежное это дело.
— Посмотрим.
Я не верил в это рискованное предприятие, но Назимов в ответ на мои возражения только молчал.
Он созвал бойцов, рассказал им, в чем дело, и спросил:
— Есть охотники оставаться со мной?
Бойцы молчали.
— Есть охотники?
Тогда с полу поднялся раненный в ногу партизан Жуков и сказал хриплым голосом:
— Я пойду с тобой, ученый. Мне все равно до Арабата не дойти. Днем позже, днем раньше…
Жуков снял шапку и сказал громко:
— Товарищи бойцы, которые трудно раненные! Говорю до вас. Чем оставаться здесь на собачью муку, возьмем винты и спасем уцелевших товарищей.
— Чего гавкать! Давай патроны! — закричал один из раненых.
Через несколько минут раненые двинулись к главному входу. Назимов, шатаясь, шел впереди стонущего и окровавленного войска, ползущего на животах и цепляющегося за выступы скал. Мы сняли шапки и смотрели им вслед.
Потом мы пошли к выходу в степь, а у главного входа начался ураганный огонь и крики «ура».