Но маскулинность — это лишь одна деталь.
Ник знал этот голос.
Он узнал его ещё до того, как тот произнёс полноценные слова.
— Боже, боже, — произнёс он. — Полагаю, мы действительно делаем это. Полагаю, мы действительно просыпаемся, да? Ну разве ты не маленький торопыжка?
Ник подавлял недоумение вместе со спутанной массой чувств, которые пробудили в нём эти слова. В голосе мужчины звучала привязанность, веселье, мягкость, которой Ник никогда от него не слышал. Ник услышал, как вампир повернул голову, обращаясь к кому-то другому в комнате.
— Посмотри на него. Ну разве он не великолепен? Совершенно прекрасен.
Ник ощутил, как воздух над его телом сместился. Не понимая, откуда он это знает, он осознал, что смещение воздуха вызвано женщиной. Он знал, что теперь она стояла над ним, глядя на него сверху вниз.
— Прекрасен, — выдохнул Брик, снова глядя на него. — Он прекрасен. Посмотри на него. Он готов мне голову оторвать просто за то, что я к нему прикасаюсь.
Кто бы ни находился здесь с ним, они не ответили.
Ник постарался пошевелиться.
И вновь потерпел неудачу.
— Ну же, ну же, Наоко, — шутливо пожурил его Брик, вновь принимаясь поглаживать его грудь. — Мы дадим тебе массу причин бороться, не бойся. Просто отдохни ещё немножко. Мы возьмём тебя повеселиться, как только ты будешь в состоянии.
Ярость Ника взбурлила в нём, переполнив до краёв.
Чем дольше он лежал, тем хуже становилось.
Он не злился на этот голос. Он злился на саму мысль, что ему придётся остаться здесь ещё хоть на мгновение, ещё хоть на секунду, ещё хоть на миллисекунду. Он хотел рявкнуть на говорившего мужчину, но не потому, что он на него злился. Он не мог осознать, что он к нему чувствовал. Он не мог осознать ни одно из тех чувств, что воевали в нём в данный момент.
Неспособность осознать эти чувства вызвала очередной мощный прилив ярости.
— Приведи Люсию, — сказал Брик с весельем в голосе. — Думаю, нам нужно немного его успокоить. Если мы этого не сделаем, то вырвавшись на свободу, он убьёт половину города.
— Почему её? — спросил другой голос — но не та женщина, которая на него смотрела.
Она, похоже, надулась.
Ник слышал, что она пытается выдать это за шутливую обиду, но на самом деле всё не так. Она действительно задета.
— Почему не я? — спросила она, выпятив губу.
Брик усмехнулся.
— Люсия ему нравится. Ты это видела не хуже меня. Можешь потом поругаться с ней из-за этого, Ана, если хочешь. Пока что наш именинник получит то, чего хочет.
В темноте за закрытыми глазами Ника замелькали образы. Самолёт. Кожаные сиденья. Наручники. Кроваво-красное вино. Смех. Красные губы и языки. Хрустальные глаза, длинные тёмные волосы, руки, притягивающие его…
Зубы, разрывающие его.
Их смех нарастал и стихал, как лампа, раскачивающаяся в темноте.
Он помнил их смех лучше всего остального.
Изображения пытались слиться воедино, но их раздувало в разные стороны, как водянистый дым. Они двигались слишком быстро, чтобы он зацепился за что-то в отдельности.
Их было много. Слишком много.
Слишком много, чтобы сражаться.
Ник боролся с собственным телом.
Он хотел открыть глаза, сесть… заговорить.
Он очень хотел заговорить.
Он даже не знал, что он хотел сказать. Он не мог находиться здесь, будучи полностью в сознании, но немым, заточенным в ловушке безмолвия, вынужденным выслушивать, как они говорят про него.
Теперь он знал, что их здесь было больше трёх.
Теперь, когда они двигались, а не сидели неподвижно как статуи — теперь, когда он знал, к чему прислушиваться, что чувствовать — комната казалась полной. Он насчитал минимум шестерых, может, даже семерых, но он также не понимал, откуда ему это известно. Шепотки изменения освещения, смещение воздуха в комнате, лёгкое шуршание по дереву или обоям, ткань, спружинившая от ковра, как только тяжёлая нога поднялась в воздух, едва слышный вздох диванной пружины.
Он не слышал дыхания.
Он не слышал, чтобы кто-то из них дышал.
— Расслабься, дражайший, — увещевал Брик, поглаживая его плечо сильными пальцами. — Расслабься. Мы изо всех сил будем развлекать тебя, пока твоё тело к тебе не вернётся.
Ник не мог ответить.
Он не знал, как ответить.
Он знал, что вообще не мог расслабиться. Он не хотел расслабляться.
Однако пока что он также не мог пошевелиться. Он мог лишь лежать там, чувствуя всё, слыша всё, терпя эту боль, терпя своё раздражение, ярость, ожесточённое желание сесть, пошевелиться.