– Мы сами себе ее выбираем.
– Ты думаешь, Он хотел себе смерти? – она заулыбалась, что кровь поледенела. – Нет. Хотели, может быть, все, но не он. Он точно не хотел умирать, – сначала я даже поверила, но потом поняла, что верить такой, как Алиса… весьма сомнительно. – Ты хотела. Просто признай это. Ты устала от него, но не знала, как сказать.
– Мое желание мало что изменило бы. Он сам на это пошёл.
– Нет! Этого не может быть!
Я ни разу не видела, как рыдает Алиса. Передо мной была не она, а ослабевшая частичка ее души, забившаяся в тёмный угол, и наконец, смогшая найти выход наружу. Будь свободна, тьма внутри людей. Вот, что такое забыть прошлое.
5
У меня был брат. Он ушёл из дома в девятнадцать лет, и больше мы никогда не встречались. Я была уже достаточно взрослой, чтобы понять, что он не вернётся, и что он сделал свой выбор, но произошедшее до сих пор не давало мне покоя. Он не любил учиться, не переносил учителей, и ненавидел экзамены. Родители всегда говорили, что из него не получится ничего хорошего, они в самом деле говорили слишком много, больше, чем можно было бы от них ожидать, а когда он ушёл, не удивлялись. Значит, все, что они говорили – было искренним. Он был их нелюбимым сыном. Однажды они сказали мне, когда я была примерно в возрасте его побега, что я иду по его стопам. Хотя я не думала о том, почему я учусь, есть ли у меня будущее, чего я хочу добиться во взрослой жизни. Сказать, что я плыла по течению – будет неуважением к себе, я была ходячей апатией, с каким-то будто бы нехорошим замыслом в глубине души. В самом начале у меня был самый лучший учитель французского, меня не интересовали никакие другие предметы так, как французский, да и преподаватель был очень близким мне по духу. Он вложил в раннюю меня то качество, которое присуще мне даже после стольких лет. Равнодушие. Я никогда не была такой, как вся моя семья.
Любимчиком родителей был Люк. У него было огромное лицо с противными распухшими щеками и бледно-сине-зелёный оттенок кожи. Он был злой и грубый, даже по отношению к девочкам, но зато нравился учителям. Про него многого я сказать не могу, не так хорошо его помню, помню лишь, как тот, самый близкий мне Клод, любил хорошенько поколотить Люка, пока не видели родители и гувернеры. Хорошо помню детей, выделявшихся на его фоне пакостями и живностью. Кто-то неприятно подшучивал друг над другом, кто-то пытался поджечь дом, кто-то бил все вазы (рекордом была китайская ваза от дочери императора, разбитая из рогатки на расстояние пятнадцати метров Клодом). Особенно мне нравилась сестра Скарлет, она была старшей из детей, и уже занималась семейным делом, младшим не ставили ее в пример, но даже Клод пытался всячески ей подражать. Но получалось у него не так хорошо, Скарлет посвятила жизнь учебе, по образованию она была врачем, это помогло ей во многих делах, Клод же учиться не хотел. Он пытался копировать ее повадки: несмотря на то, что мы, большинство детей, были отвратительно научены этикету, Скарлет всегда вела себя, как подобало особе; она могла молчать весь разговор, потом ответить, и одной фразой закрыть тему, что мистер Стронг, друг нашей семьи, разводил руками и хвалил ее слащаво родителям, потом Скарлет уходила, и все гости, в чьём присутствии она удостаивала выйти из комнаты, были несказанно рады увидеть гордость семьи Эванс. Скарлет не пила чай, это знали все. Она пила исключительно свежий, горький как учёба, чёрный как волосы утопленницы кофе, сваренный именно в турке. Клод неоднократно пытался пить эту дрянь, но каждый раз плевался, и запивал чаем или вишней, он очень любил вишнёвые напитки, да и вишню в целом. Летом, в качестве наказания за плохую успеваемость, его отправляли на место служанок собирать под палящим солнцем спелую вишню, а он и рад был, и часто брал меня с собой. Хорошо помню раз, когда мне было всего шесть лет, я даже ещё не училась, не представляла, что это такое, но слышала от старших, что это нелегко.
– Клод, – щурясь от солнца, держа старательно плетёную корзинку, подняла глаза я, – ты любишь вишню, а раньше не любил.
– Я собирать ее люблю, а на вкус она такая себе, – ответил он, срывая ловкими пальцами ягоды с верхних веток, лучи, так и пробивающиеся сквозь листья, играли, дразня, у него на лице. Он был старше меня на пять лет, а казался таким взрослым. Сейчас, наверное, такой же.