По сути, судьба Украины определилась 24 августа 1991 года. Именно тогда Украина и подписала приговор себе в качестве самобытного, действительно независимого государства. После провозглашения независимости и интеграции страны в мировую капиталистическую систему процесс вестернизации украинской политической элиты был неизбежен. Следствием этого стала утрата страной статуса действительного политического субъекта. Страна превращалась в инструмент западной политики, и главной функцией этого инструмента была его антироссийская направленность.
Историческую задачу Украины Запад определил следующим образом: страна должна нанести максимально большой урон России, пусть и ценой собственного существования. Примерно так же в середине XIX века Карл Маркс оценивал историческую миссию поляков: умереть, но не пустить Российскую империю в Европу. Судьба периферии и полупериферии во все века одинакова: в относительно спокойные периоды исторической жизни им уготована роль эксплуатируемых, но как только наступают смутные времена, их положение возвышается до уровня политической жертвы, о существовании которой забудут вскоре после того, как она будет принесена.
Моментом перехода Украины к роли политической жертвы стал Евромайдан, после которого страна устремилась к катастрофе. Конкретная дата начала Евромайдана, во многом, была случайной. Это событие могло произойти чуть раньше, могло случиться чуть позже. Но последствия в любом случае — одинаковы. В ноябре 2013 года история исчезновения Украины вступила в открытую фазу. И творится эта история самими украинцами.
История любит иронию, порой, даже в самые трагические свои моменты. Под знаком такой иронии возникает вопрос: что можно ожидать от действии народа, у которого даже собственный государственный гимн начинается со скрытого предчувствия собственной смерти[2]? Впрочем, сегодня смерть для Украины — отнюдь не поэтическая метафора. Смерть идёт по Украине: по городам и деревням Донбасса, по улицам Одессы, по улицам того же Киева, охваченного криминальной войной… Впрочем, в нынешних условиях вопрос о том же Донбассе уже не является собственно украинским вопросом так же, как и Донбасс перестал быть частью Украины. И в этом контексте действия того же батальона «Азов» под Донецком больше напоминают ситуацию, при которой умирающий больной, находясь в состоянии отчаяния и зависти к продолжающим жить, свои последние силы тратит на то, чтобы заразить миазмами собственной болезни окружающих…
Так чему же в действительности так радовались киевские, львовские, днепропетровские улицы в августе 1991 года? Погружение в эйфорию момента затмило видение реальной исторической перспективы. А суть этой перспективы сводилась к элементарному исчезновению страны. Впрочем, в состоянии эйфории значительная часть украинского общества находится до сих пор. И в этом, к сожалению, также нет ничего уникального. Склонность уходить от ответственности за собственные решения — черта массового сознания, не связанная с той или иной его национальной принадлежностью.
Тенденции экономического спада обнаруживались на Украине с конца 2000-х годов. Причины — вполне очевидны: именно тогда капиталистическая система вступила в фазу экономического кризиса. И если этот кризис серьёзно повлиял на экономику центра системы, то тем более он обнаружился и за пределами этого центра.
Евромайдан и последовавшие за ним события резко усилили кризисные тенденции в экономике, поставив страну на грань экономической катастрофы. Кризис в экономике, в свою очередь, вызвал кризисные явления в социальной жизни.
«Революция достоинства» надеялась на экономическую помощь Запада. Но подписание соглашения об ассоциации с Евросоюзом не принесло того эффекта, о котором трубили в рекламных видеороликах, снятых на деньги всё того же Евросоюза. Помощь Евросоюза свелась к получению крайне небольших сырьевых квот в страны Евросоюза, которые исчерпываются поставщиками буквально за пару месяцев. Не получив желаемого, украинская экономика в значительной степени утратила и то, что имела. Украина потеряла рынки России и стран СНГ для своей продукции, на которые можно было поставлять низко-и среднетехнологичные украинские товары с высокой добавленной стоимостью.
В итоге возникла ситуация, типичная для взаимоотношений между метрополией и колонией. Украина стремительно становится сырьевым придатком развитых промышленных стран Западной Европы, поставляя им лес и продовольствие на выгодных для европейских стран условиях, тогда как они продают на Украину свои высокотехнологичные товары. Это классическая неоколониальная схема, которая до этого успешно была реализована в странах Африки и Латинской Америки. На страже интересов западных стран неусыпно стоит Международный валютный фонд (МВФ), который через так называемый «Вашингтонский консенсус» навязывает странам Третьего мира неолиберальные реформы. Понятно, что эти реформы отнюдь не в интересах тех стран, в которых проводятся.
2
Вообще, государственный гимн Украины по-своему уникален. Под довольно унылую музыку М. Вербицкого, в лишь наполовину рифмованном тексте пиита-русофоба П. Чубинского утверждается, что слава и воля Украины пока не умерли (а разве пора?), что украинцам ещё улыбнётся доля (а самим попробовать свою судьбу сделать?), выражается надежда на то, что враги (надо полагать, москали, жиды и ляхи) сами по себе, без посторонней помощи, когда-нибудь куда-то сгинут, перемрут (желать зла другим народам сейчас не очень политкорректно), после чего титульная нация будет благополучно и перманентно «панствовать» (а трудиться на благо родины-нэньки кто будет, если ненавистные кацапы вымрут?). Кстати, часть оригинального текста Чубинского в официальный гимн включить всё же пока не рискнули. Например, такой плачевный перл: «О, Богдана, Богдана, // Славный наш гетмана.