— Я поцелую тебя, — был перевод.
— А потом продашь меня в рабство?
— Да.
— Я думала, что турки не целуют рабов.
— Если рабыни красивые.
— Я не красивая.
— Да, это так. Персидский поэт сошёл бы с ума от цвета твоих волос и твоего лица.
— Да?
— Это так. Ты выйдешь за меня замуж?
— В сотый раз вынуждена отказаться.
— Почему?
— Потому что я тебя не люблю.
— Тогда кого ты любишь?
— Это не твоё дело.
— Почему?
— Потому что это так.
— Твой ответ — загадка.
— Я надеюсь, что это так.
— С чего бы это тебе следует на это надеяться?
— Почему ты так думаешь?
— Потому что ты не заслуживаешь ничего лучшего.
— Ты дерзкая.
— Я презираю тебя.
— Может и так. Но разве это мешает мне любить тебя?
— Не думаю, что это так.
— Тогда что ты думаешь?
— Что ты очень жестокий человек.
— Почему?
— Потому что ты жесток со мной.
— Я не считаю, что это так.
— Но ты не видишь себя так, как тебя видят другие.
— Возможно, что и нет.
— Тогда не дашь ли ты мне передышку в несколько дней, чтобы обдумать твоё предложение руки и сердца?
— Конечно. Но я думал, что у тебя было уже достаточно времени. Однако твоё желание будет исполнено.
Француженка, не обделённая умом, осталась в полном восторге, когда он ушёл. Его угроза продать её в рабство, как это было переведено, не напугала её. По прибытии в Константинополь она намеревалась отдаться на милость султана, и была уверена, что добьётся успеха.
Её описание, вероятно, необходимо для удовлетворения любопытства читателя, а так как у авторов принято удовлетворять это любопытство, то и я не буду исключением из этого общего правила. Она была дочерью французского купца из Марселя и отправилась на борту судна с сокровищами пассажиркой в Кадис, чтобы навестить родственников в этом городе. Её звали Мари Кардуи. Она была среднего роста и хорошо сложена. Волосы её спадали до талии дождём расплавленного золота и, казалось, окутывали голову ореолом, достойным святой. Её маленький тонкий нос был прямым, как у грека, и очень изящным. Глаза у неё были тёмно-синего цвета, гармонирующего с волосами. Мари носила одежду того времени, которая хорошо ей шла и подчёркивала её красоту. Шёлк и бархат одежд свидетельствовали о том, что она происходила из богатой семьи. Она была в значительной степени проницательна и умела скрывать свои чувства, как вы уже убедились, но остальные её качества проявятся позже.
Капитан «Орла» очень сильно влюбился в эту даму, настолько сильно, что это притупило его обычную способность к хладнокровным рассуждениям. Он не замечал, что её просьба обдумать дело была лишь уловкой, чтобы выиграть время, и верил, что она говорит всерьёз. Поэтому он удовлетворил её просьбу, хотя, если бы он не был влюблён, то на стал бы этого делать.
На следующий день он послал Когии, который ещё не видел молодую француженку, приглашение отобедать на борту его корабля. Когия принял приглашение и был мгновенно очарован её красотой. Во время еды он не сводил с неё глаз и не проронил ни слова, кроме тех случаев, когда Константин задавал ему какой-нибудь прямой вопрос.
Константин заметил это и прямо дал понять, что недоволен.
Когия не замечал его гневных сигналов и продолжал смотреть на даму. Что ещё хуже, она улыбнулась ему, и он моментально вознёсся на седьмое небо блаженства.
Тогда Мария увидела, что бедняга влюблён в неё, и тут же решила использовать его как орудие, чтобы вырваться из лап Константина.
Поэтому она снова улыбнулась ему. Когия думал, что она влюбилась в него, и желал лишь того, чтобы Константин покинул каюту. Однако нелюбезный Константин не спешил удовлетворять это желание. Напротив, он держался так близко к этим двоим, точно они были парой заключённых, и он опасался как бы они не сбежали.
Он тоже начал ревновать. Ещё несколько таких улыбок в адрес Когии могли бы привести к чему-то из ряда вон выходящему, и у Мари хватило ума это понять. Поэтому она стала вести себя сдержанно, а бедный Когия сидел и ждал, когда она соблаговолит снова посмотреть в его сторону.
Внезапно на борту корабля поднялась суматоха, и до их слуха донеслись звуки боя.
— Матросы устроили драку, — сказал Константин, вскакивая на ноги и выбегая из комнаты.
Едва он исчез, как Когиа бросился к ногам француженки и в манере персидских поэтов признался, что любит её.
— Я люблю тебя, — просто ответила она, когда он закончил своё выступление. О! но это было лишь искусное притворство! Бедняга Когия был обманут лицемеркой и думал, что она в самом деле имела в виду то, что сказала. Эти три слова должны были погубить и его, и Константина, его старого друга.