— Пусть только хоть один из твоих псов дотронется до колчана, и я швырну тебя в пропасть, — пообещал Конан. — А если они все же будут настолько глупы, чтобы убить меня, то проживут недолго. За мной гонятся пятьсот афгулов, и если они лишатся удовольствия поймать меня, то изрежут твоих людей на куски, а с тебя, мертвого или живого, сдерут кожу и повесят сушиться на тамариск.
Конан расхохотался над своей удачной шуткой, представив эту картину. Потом, посерьезнев, добавил:
— Деви со мной нет. Она попала в руки Черных Колдунов Имша.
— О Турум! — негромко воскликнул Керим Шах, впервые теряя свою невозмутимость. — Хемса…
— Хемса подох, — сказал Конан. — Его прежние господа прокатили его на каменной лавине прямиком в преисподнюю. Откуда он неведомо как выбрался. Похож был на отбивную котлету и умер на моих глазах. Знаешь, я с радостью прикончил бы и тебя, но сейчас нет времени. Извини, спешу добраться до вороньего гнезда на вершине Имша.
— Вороньего гнезда? — непонимающе переспросил Керим Шах. Потом решительно произнес: — Я еду с тобой.
Конан снова рассмеялся.
— Какое приятное предложение! Дорогой поболтаем о том, о сем… Ты что, всерьез набиваешься мне в друзья, туранский прохвост?
— Мы оба умные люди и отлично понимаем, что в основе всякой дружбы лежит корысть, — заметил Керим Шах. — В данном случае это Деви. Я не скрываю своих побуждений: владыка Ездигерд, которому я служу, жаждет присоединить ее страну к своей империи, а в качестве награды позволит отправить гордую Деви Вендии в мой сераль. Тебя я помню с тех времен, когда ты был вождем степных разбойников, и знаю, что Конану всего милее грабежи на большой дороге и блеск золота. Ты жаждешь опустошить казну Вендии, потребовав за Жазмину огромный выкуп. Что ж, твое право. Но, может быть, на время, не клянясь друг другу в вечной дружбе, мы объединимся и попробуем сообща вырвать Деви из лап колдунов? А если это удастся и оба останемся живы, решим в поединке, кому она достанется.
Киммериец пристально разглядывал туранца. Он не питал к нему теплых чувств, но сейчас этот человек мог оказаться полезен. Конан убрал руку с рукояти кинжала и кивнул.
— Согласен. А как насчет твоих вояк?
Керим Шах повернулся к молчащим иракзаям и сказал на их языке:
— Этот человек и я намерены подняться на Имш, чтобы сразиться с чернокнижниками. Едете с нами или подождете афгулов, которые живьем сдерут с вас кожу?
— И повесят на двадцать тамарисков, — хохотнул Конан.
Иракзаи смотрели на своего предводителя с мрачной покорностью обреченных. Здесь, в горах, жители долины Забар были окружены врагами. Они уже попрощались с жизнью, когда стрелы дагозаев на перевале Шализах навсегда успокоили десять их соплеменников. Отряд был слишком мал, чтобы без помощи хитрого туранца хоть кто-то из них мог рассчитывать добраться живым до своего селения на равнине. Поэтому старшина воинов отвечал за всех голосом, в котором звучало полное равнодушие к будущему:
— Мы отправимся с тобой, чтобы умереть на Имше.
— Отлично сказано! — воскликнул киммериец, понимавший все местные наречия. — Вперед, бесстрашные оборванцы, во имя Крома! Надо спешить, а то мы потеряли слишком много времени на разговоры. Афгулы могли заметить, куда я поехал.
Керим Шах развернул коня, и все двинулись вверх по тропе так быстро, как это было возможно. Наконец они достигли гребня скалы напротив того места дороги, откуда вендийка и киммериец впервые увидели алое облако на вершине Имша. Уступ, по которому они тогда ехали, едва виднелся на противоположном склоне ущелья в вечерних сумерках. Он был гораздо шире тропы, по которой поднимался сейчас отряд, и давеча Конан предпочел направить коня путем, где поджидал их Хемса. Киммериец не рискнул отправиться с девушкой по узкому карнизу, опасному даже для горцев. Керим Шах перехитрил самого себя: считая, что Конан выберет более безлюдный путь, он со своими людьми поехал этой стороной ущелья. Если бы они не повернули назад в том месте, где тропа расширялась, коварный карниз оказался бы непреодолимым препятствием для его отряда, состоящего из жителей равнин.
С гребня скалы тропа вела вниз, петляя между обломками камней и невысокими деревьями. Даже Конан вздохнул с облегчением, когда пропасть осталась по ту сторону перевала. В сгущающихся сумерках они медленно ехали по каменистой дороге, словно череда призраков, двигающихся по Серым Равнинам. Было тихо, только поскрипывала упряжь, пофыркивали лошади, да изредка бряцала о стремя иракзайская сабля.