- На почту? - риторически спросила Таня.
- Что-что? - переспросил дед, приложив к уху руку. Таня повторила громче.
- Нет, лично в руки. Лично! - строго сказал дед и насупился.
День четвёртый
- Евгений?
- Да.
- Вам посылка.
- Проходите на кухню.
В квартире синий кафель сверкнул сквозь щель в ванную под упавшим лучом. Над столом фотографии в рамках, теннисные корты. Вроде как этот, на голове шевелюра, а сейчас - лысый. Или бритый? Как из тюряги.
- Евгений?
- Да.
- Короленко?
- Петров.
- Мне нужен Короленко.
- Чем я хуже?
- А Короленко?
- Короленко больше нет.
- Типа в мире ином?
- Типа, да.
- Блин. И никакого адреса не осталось?
- Хорошая шутка, почтальон! А садитесь, чайку попьём. Могу и щи предложить.
Он занимался сексом с открытыми глазами. Зажал в руках лицо как клещ головешку и в упор смотрел. Ничего, она привыкнет, подстроится. Вдруг он протяжно застонал. Она задыхалась от смеха, с трудом сдерживаясь, а он всё стонал и стонал. В окно спальни смотрели поля с чёрным мартовским снегом, далеко-далеко, почти на горизонте, гудела трасса, за тёмным полем резала глаз вереница торговых центров над мрачной полосой земли. Таня заключила: "Его поколение безнадёжно робко в сексуальных фантазиях". Внезапно он сказал: "Так, надо дела поделать". Таня сунула посылку в мешок "Леруа Мерлен" и ушла. Дома бросила куда-то и забыла, куда.
...
- Отнесла посылку? - спросил дед.
- Нет, - сказала Таня. - Умерла твоя Короленко. Посылка дома, не знаю где. Потом найду.
- Что ты говоришь? - спросил сурово дед.
-Да сдохла она, сдохла! - раздражённо сказала Таня.
- Я не слышу. Отчитайся!
- От-нес-ла! - разозлившись, Таня заорала в самое ухо.
- Видела Женю? - миролюбиво спросил дед и протянул пятьдесят рублей.
- Видела, - злорадно ответила Таня и взяла.
- Как твоя фамилия? - спросил дед.
- Прорватова.
- Дай-ка карандаш, я запишу. Я проверю, Прорватова, проверю, - дед снял слуховой аппарат, закрыл глаза и захрапел.
- Больше не поеду туда, дед. И разговаривать не о чем с ним, другие и "целую" говорят, и "любименькая", ну, какие- то слова, а этот Петров как столб прямолинейный. Как кий.
День пятый
Таня вставила ключ и толкнула дверь.
- Яна? - послышался из комнаты хриплый голос.
- Яну перевели в другой район! - крикнула Таня что есть мочи.
- Бардак, - сказал дед. - Я позвоню, потребую вернуть. Посылку отнесла? Была там?
- Да была я, была!
Дед снова протянул пятьдесят рублей, но вдруг отдёрнул руку.
- Почему мне телефон не отвечает? - спросил подозрительно, изменившись в лице. - Врёшь! Обманываешь меня, Прорватова? - откинулся на подушки, сердито помолчал и захрапел.
- Ездила вчера туда, дед. По телефону он мне сказал: "У тебя хороший аппетит". Вспомнил, как щи у него ела. Аписиться можно! Не хотелось обижать - вот и согласилась. А теперь, значит, не надо было соглашаться? Теперь никогда в жизни - ни щей, ни котлет.
- Купи мне курочку следующий раз, - пробормотал дед. - Не надо котлет. Грудку купи.
- Плоха мне, дед, - пожаловалась Таня. - Глаза не могу раскрыть, все опухли, в горло как деревяшку всадили. Звонил, промямлил что-то. Помочь не может, хоть котейкам наполнитель - денег у него нет. Ну и нафиг! Больше не сяду у него за стол никогда.
День шестой
- Ангелочек, - сказал дед в субботу, вкрадчиво улыбаясь. - Хочу попросить тебя об одном одолжении. Сходи в церковь и поставь свечу. Никому ничего не говори.
Таня вошла в церковь, купила свечку, зажгла. Люди целовали крест в полумраке и дыму. Тане тоже священник подставил руку с крестом - и она поцеловала, как все. У двери за столом сидела брюнетка в чёрных колготках, с синим маникюром.
- Поставьте подпись о запрете абортов.
Таня поставила, как все. Надо было ещё адрес указать. Тётка на днях хвасталась, что наделала столько абортов, что пальцев рук и ног не хватит, словно про пельмени. Может, и жизнь от этого у них такая, безденежная?
...
- Поставила? - спросил дед.
- Да! - прокричала в ухо Таня.
Дед удовлетворённо протянул пятьдесят рублей.
- Бандерольку-то отнесла? - вдруг снова спросил хитро.
- Что у вас там? Бриллианты? - спросила громко Таня.
- Так, пустяки, безделушки, - сморщился дед и отвернулся к стенке, задремал.
Слышно, как тикают часы над кроватью.
- Дед, не могу так! - сказала Таня. - Если мужчина - это страсть и дикое притяжение.
Дед спал, запрокинув голову и разинув старческий рот, ему было всё равно.
- Если я хочу - мне надо всё время видеть человека, наслаждаться прикосновением. А так... как я могу дать, если у меня к нему нет ничего? Что он получит, пустоту?
Дед равнодушно молчал. Тикали часы. Петров не предложил ей остаться на ночь, дурень.
- Да, - продолжала Таня. - Поэтому страсть в безразличие перерастает к ним.
У деда щёки гладко выбриты, без морщин. Меж бровей одна рассекала лоб. Ему был один хрен, что на душе у неё. Таня вздохнула и подумала: "Как же мужики могут пронзать своей грубостью сердце!".
- Я теперь понимаю, - пробормотала Таня, - почему он боится со мной в бильярд, теннис и боулинг играть. С годами остывает всё, так хоть наслаждался бы каждый день сейчас!
Вдруг дед победно сказал:
- Мне девяносто лет!
Влетела моль. У деда воз тряпья и валенки. Дед подкараулил и придавил её к стенке корявым пальцем. Таня поправила юбку, вздохнула и пожаловалась:
- Что-то так всё меня сдавило, дед, а тут ещё с этим его супом. Надо ж, щи его похлебала! На маршрутку сажает, всё в том же задроченном спортивном костюме, чмокнул и двадцать рублей суёт. Вот и вывернуло меня ночью: наревелась. Какие там к восьмому марта подарочки!
Засвистел чайник. Таня пошла выключить. На грязном полу у фиолетовой кучи ядовитых гранул покоилась усопшая мышь. Кругом ковры, пропитанные вековой пылью. Нет бы всё выкинуть, но дед категорически не разрешал ничего трогать. Таня поддала носком мышь в угол. Полюбуйся, дед, своим охотничьим трофеем! Опять накатила смертельная тоска. Она боялась разреветься. После тех двадцати грошей, чтобы не думать ни о чём, заскочила к тётке взять полынь. У тётки Таня глотнула чай и набрала: "Я хочу тебя". Он позвонил: "Меня, старого, больного, разбитого бильярдом ещё хотят? Нет, я уже не тот". Ей стало не по себе. "Всё на письки сводит, когда я о человеческих чувствах!".