— Без воды нам нельзя, — отозвался кормчий «Облака».
— Всякому, кто ступит на землю острова Мертвых, грозит проклятие, — стоял на своем Анхис.
— Вода там есть? — спросила я.
— Неизвестно, — ответил Ксандр.
— Остров большой, вода наверняка найдется, — предположил кормчий «Охотника», Аминтер. — На тех пастбищах, что упоминал Ней, уж наверняка были родники.
Анхис поджал губы:
— Упоминал царевич Эней!
— Отец…
— Без воды нам не обойтись, — сказал кормчий «Облака». — Надо бы сойти на берег и поискать.
Я взглянула на Ксандра — вот уж кому точно не хотелось идти.
— Всякий, чья нога коснется острова Мертвых, переступает порог Царства Смерти, — настаивал Анхис.
— Этим нельзя пренебрегать, — согласился кормчий «Жемчужины», Марей. — Гнев богов — совсем не то же, что морские опасности.
Ксандр кивнул.
— На остров пойлу я, — сказала я.
Ней резко обернулся, впившись в меня глазами.
— Я не переступаю порог Царства Смерти. Она моя госпожа, в Ее священных местах мне ничего не грозит.
— Но что тебе там делать?
— Попробую отыскать родник. Если найду, испрошу Ее позволения набрать воды. И совершу должное, чтобы умилостивить Владычицу. — Глядя в лицо Анхиса, мечущего грозные взгляды, я добавила: — Обсуждать дальше Ее сокровенные ритуалы было бы неуместно.
На это ему оставалось только промолчать.
— Я пойду с тобой, — сказал Ней, — как ходатай за весь народ. Мне это пристало более всех. И еще там могут быть змеи.
«Семь сестер» подошел к большему из островов, почти вплотную к оконечности. Ней прыгнул в воду и протянул руки за мной. Волны шли холодные и высокие.
Мы выбрались на берег.
— Отмель широка, песка много, — сказал Ней. — Хорошая была бы стоянка.
Я кивнула. Он взял меня за руку и помог взойти на песчаный холм. Между двумя полукруглыми островами лежала лагуна.
Чистая, как стекло, вода набегала на белый песок; ее прибрежная бирюза переходила в темную лазурь над глубокой впадиной между островами. На дне я разглядела стены, и фундамент зданий, и что-то похожее на пристань. Волны колыхали подводное пространство, в каком-то из дверных проемов словно задержалась женская фигура в темной накидке. Когда она шевельнулась, стало ясно, что это осьминог, — помедлив, он скрылся в темноте.
Ней все еще держал меня за руку.
— Когда-то здесь был могущественный город.
— Теперь он спит, покрытый водой, — отозвалась я. — Город Владычицы Моря.
— Здесь неглубоко, сажени три или меньше. Наверное, даже две. Я мог бы нырнуть…
— Зачем? Чтобы потревожить мертвых? — Я наклонилась и подобрала с песка обломок глиняного сосуда, истертого волнами, но все же с четко видимым узором и каймой. — Вот, держи, если тебе нужно от них что-то на память.
Я вложила обломок ему в руку и стала медленно взбираться выше — на скалы, гладкие и острые, как бронза, и черные как ночь.
Ней все еще глядел вниз, на воду. Я позвала. Он поднялся ко мне со странно отрешенным взглядом, какого прежде мне не доводилось встречать у мужчин.
— Что тебе видно? — осторожно спросила я.
— Город, — проговорил он. — Корабль с нарисованным на носу осьминогом. Дворцы с красными колоннами и цветными крышами. Огромная волна. — Голубые глаза смотрят в пустоту, щетина на подбородке золотится в лучах солнца.
— Былое, — отозвалась я. — Времена твоего прадеда.
— Да. Я не могу этого помнить.
— Уйдя за Реку, мы живем среди полей вечной пшеницы под незакатным солнцем. Но когда приходит срок, мы пересекаем Реку, называемую Память, — Лету. Мы возвращаемся в изменчивый мир и забываем прошлое.
— И возлюбленных? И друзей?
Я перевернула его руку и провела пальцем по глиняному черепку, лежащему на широкой ладони.
— Да. Пока не получим напоминания.
Эней взглянул мне в глаза:
— Неужели она вправду забыла меня там, за Рекой?
— Кто?
— Креуса, моя жена. Она погибла при взятии города. Без нее мир померк… — Он опустил голову, я едва расслышала последние слова.
— Не скрывай слез, царевич. Слезы благородны, когда ими оплакивается благородство умерших.
Он опустился на колени посреди черных скал, прижимая к груди осколок глиняного сосуда. Плечи его подрагивали. Я встала на колени рядом.
— Плачь, царевич. Ты ведешь за собой всех нас, так поплачь хотя бы на безлюдном острове, где твои слезы увижу только я. — Черные рукава моего хитона обняли его, как крылья.
Я не слышала его слов, кроме «Креуса, любимая». Охватив его руками, я ждала. Чернокрылые чайки кружили над нами, ловя потоки морского ветра. «Я Чайка, — подумала я, — внучка корабельного мастера из нижнего города». Эней, последний царевич Вилусы, остался бы для меня недосягаем, даже не будь я жрицей.