— Огонь, — прошептала я. — Они будут здесь.
Кифера вскрикнула, раскололась упавшая из ее рук чаша.
— Тихо, — сказала пифия. — Так иногда прикасается к ней Владычица.
Она опустилась на колени рядом, чтобы не заслонить мне пространство.
— Что ты видишь, Линнея?
— Черные корабли и огонь. — Мой голос вдруг сделался звучным и низким, зрелым. — Давний мой путь лежит прочь от островов и дальних земель, что скрыты волнами моря. Мне не остаться в этом краю, ибо он объят тьмой и отца обличает кровь юной лани, пролитая им ради попутного ветра!
Я качнулась вперед и упала, ударившись о холодную мозаику.
Пифия подняла меня с помощью Киферы.
— Прости, госпожа, — проговорила я. — От долгого сидения я задремала.
— У нее кровь на руке, — заметила Кифера.
Я оцепенело перевела взгляд на руку: из длинного пореза обильно сочилась кровь.
— Она поранилась осколком твоей чаши, — ответила пифия. — Пойдем, Линнея, я перевяжу рану, и ты ляжешь отдохнуть. Путешествие тебя утомило, а сон детям нужен больше, чем взрослым.
Я лежала в дальней нише, выходящей во внутренний двор. На осеннем небе появились первые звезды, взошел величавый Сотис.
— Откуда она узнала? — спросила Кифера. — Закланье несчастной Ифигении теперь почти и не упоминают. И не говорят о проклятии, которое ее смерть принесла семье, где убивают одного за другим. Неужели гнев падет и на нас?
— Смерть ожидает всех, — сказала пифия. — Иных как охотник, иных как мать. Все мы в Ее руках.
В тот год мое участие в Фесмофориях ограничилось тем, что я просто стояла и смотрела и еще помогала пифии приготовиться к обряду. Я гордо носила на поясе ее черный льняной мешочек, где лежали кисти из тонкого конского волоса, маленькое серебряное зеркало и два одинаковых алебастровых горшочка с черной и белой краской — чтобы в перерывах между частями действа пифия могла подкрасить лицо.
Священные обряды в тот раз занимали меня меньше, чем новые ощущения — толпа, город, незнакомые люди… Я ела лепешки из миндальной муки с медом, которыми угощали меня храмовые прислужницы, смотрела на торжественное шествие и даже побывала во дворце, когда царь Нестор отворил двери, чтобы встретить Владычицу. Я шла вместе с другими детьми и пела «Anados Kore» — гимн восстающей деве:
— Она восстает, прекрасная. Она восходит, радуя нас. О златая дева! О златая!
Вместе с шествием мы прошли во внутренний двор, где огромный очаг окружили воины в доспехах, словно сошедшие со стенных фресок. Сквозь круглое отверстие в потолке, расположенное прямо над очагом, проглядывало небо.
Рост у меня небольшой, и за спинами тех, кто стоял впереди, я не увидела царя. Зато слышала голос, явно старческий, но твердый. После него ясным и высоким голосом говорил кто-то другой — видимо, царский сын, Иденей:
— Возвеселимся же! Придите к трапезе, и разделим радость Великой Матери!
Рабы внесли огромные блюда — мясо разных видов, оливки, жаренная на ароматных дровах рыба, запеченные с розмарином головки молодого лука, свежая зелень… Вместе с остальными детьми я набивала живот как могла.
Позже в изобилии хлынуло годовалое вино, и вовсе не такое разбавленное, как я привыкла. Чуть погодя я отправилась искать отхожее место.
Позади дворца рядами шли вместительные кладовые с огромными, в половину человеческого роста, глиняными горшками, вкопанными в землю — чтобы лучше сохранить зерно и бобы. Я обратилась к какой-то женщине, и она ответила мне на языке Вилусы.
Я остановилась.
— Мама?
Увы, это была не мать.
— Нет, детка, — ответила она. Незнакомое лицо, светло-каштановые волосы, голубые глаза. Грубый хитон, обычный для рабынь, и покрасневшие от кухонной работы руки. Миндальные лепешки у меня в желудке вдруг ощутились как неимоверная тяжесть. — Тебе туда.
Потом я не стала возвращаться во дворец и пошла бродить там, где еще не бывала.
В домах, что стояли вдоль гавани, горел яркий свет, и танцующие тени мелькали поодиночке и парами, сливаясь в ночной тьме. Здесь скорее славили красоту не Владычицы, а Ее дочерей.
Я скользнула за какой-то навес и огляделась.
Луна вставала над морем, подернутым легкой зыбью, и волны, гладкие как зеркало, ласково касались берега.
Я сделала несколько шагов. Мягкий песок стелился под ногами; вода, разбиваясь у ног, брызги долетали почти до пояса. Через все море протянулась лунная дорожка.
Что-то неназываемое переполнило мое сердце.