— Ты хорошо дралась.
Слова даэва током пробежали по спине. Риана ненавидела себя за то, что они доставляют ей такую радость. Она хотела было ответить, что искусство катар-талах не обрадовало бы даэва настолько, если бы Риана ещё была свежа и здорова, когда тот оказался возле неё. Но только молчала, глядя в зелёные глаза с золотыми искорками, всё отчётливее проступавшие в темноте.
«Опять», — отчаянно пронеслось в голове. Им никогда не рассказывали, что у даэвов есть таинственная сила — одним взглядом, голосом подчинять себе. Риана узнала это сама за годы, проведённые в плену. Большинству из них ей удавалось противостоять. До сих пор — кроме одного.
И вот ещё один даэв пробовал свою силу против неё.
Не получив ответа, зеленоглазый шагнул вперёд, открывая взгляду Рианы светлокожее, будто выточенное из мрамора лицо.
— Не знал, что валькирия умеют проливать кровь. Кто научил тебя?
«Мастер Инаро», — пронеслось в голове, но Риана заставила себя промолчать и плотнее сжать зубы. Даэвам нельзя доверять. С ними вообще нельзя вступать в диалог. Сказав лишь слово — ты уже проиграла.
— Покажи мне свои крылья. Они черны как ночь, ведь так?
Пришелец наклонил голову вбок. Риана смотрела, как рассыпаются по чёрному бархату камзола угольные пряди шелковистых волос. «Ты должна его убить», — напомнила она себе, — «Таков твой долг. И, может быть, Тот сдержит своё слово… и освободит. Позволит умереть».
Как не вовремя эта слабость. Впрочем… может, как раз — вовремя?
— Ты станешь мне служить?
Она не сразу поняла, что Цебитар задаёт ей вопрос.
— Я не служила и никогда не буду служить никому, кроме зиккурата Сизых Облаков, — голос хрипел, когда Риана произносила это вслух.
Маркус постоял за решёткой ещё недолго, развернулся и пошёл прочь.
Риана осталась одна. Закрыла глаза и, преодолев боль, попыталась провалиться в сон. Она лгала. Не смела сказать вслух о том, за что до самой смерти будет себя презирать.
«Ты служила даэву, жалкая тварь», — неумолимо настаивал голос внутри неё. — «Ты предала всё, чему присягала».
Золотые волосы, рассыпавшиеся по белым плечам, промелькнули у неё в голове.
«Будь проклята их красота. Будь прокляты они все».
Если бы валькирия верили в богов, Риана молилась бы своим, упрашивая простить за всё, что успела совершить. Но у валькирий были только храмы, в которых они поклонялись сами себе.
«Ты не заслуживаешь, чтобы кто-то тебя искал», — подумала она. — «Ты не заслуживаешь ни свободы, ни смерти. Мастер Инаро никогда не позволил бы тебе войти в храм, если бы знал, кем ты стала».
Маркус уже почти покинул Колизей, когда дорогу ему преградило тучное тело распорядителя арены.
— Многие были недовольны, патриций. Вы сорвали хорошее пари.
Маркус поморщился. Говорить с Луцио было ниже его достоинства, но иногда приходилось делать и это.
— Что вы хотите? Чтобы я вернул вам разницу?
— Нет-нет, патриций. Кто-то был недоволен, кто-то напротив… Когда люди увидели вас на арене, ставки на местах подпрыгнули.
Распорядитель понял, что ляпнул, и попятился назад. Маркус молча смотрел на толстяка.
— Луцио, — сказал он неожиданно, — что вы будете делать с этой гладиаторшей? Завтра снова выставите её на пари?
— Думаю, да. Что ещё я могу с ней делать?
— Вы видели её? Она едва может встать. Такой боец только подпортит вам репутацию.
— Она принесла мне немало денег, принесёт и ещё. Ну, отлежится немного.
— Я бы дал вам денег прямо сейчас.
— Сколько? — Луцио прищурился, будто принюхивался, пытаясь угадать, в каком кармане Маркус держит золото.
— Скажем… сотню. Она при смерти, — напомнил Маркус, заметив, что распорядитель теряет интерес. — Ну, хорошо… пятьсот.
— Патриций, знаете, сколько я на этой рабыне сделал за неделю?
Маркус качнул головой.
— Тридцать тысяч монет. Чистого золота, — сообщил Луцио. — И это до того, как люди поняли, на кого следует ставить. А теперь давайте подумаем. Рану можно прикрыть плащом. Стоит она всегда кое-как. За это её и любят. Такое, знаете ли, воплощение Вечной Империи. Усталость и вселенское безразличие. Так, о чём это я.
— Можете не продолжать. Какую сумму вы хотите?
Распорядитель пожевал губами.
— Никакую, патриций. Я не работорговец. Я рабов покупаю и делаю на них деньги. Если нужен крепкий боец, сходите на невольничий рынок.
— Я понял. Удачи вам в коммерции, Луцио.
Ложа, распалагавшаяся двумя этажами ниже, чем ложа Цебитара, была несколько меньше. В ней на позолоченных диванах устроились с фруктом и вином всего двое мужчин. Однако стены здесь покрывали такие плотные складки бархата и шёлка, какие Маркус никогда бы позволить себе не смог.