— На галерах он не пригодится. Надеюсь, за такого молодого и крепкого хорошо заплатят. Да уж, всяко бывает.
Когда он пришел в себя, первое что увидел — густой утренний туман. Ноздри обожгла необычная смесь запахов соленого моря, недавно просмоленной древесины, чеснока из ближайшей таверны и гниющих водорослей, вросших в причальную стенку. Свист и гомон слился воедино и превратился в шум волн и рев толпы на многолюдной пристани. Новая торговая галера покидала Оманский порт.
Он очнулся на палубе, прикованный цепью к длинной двухметровой банке среди пятерых обожженных морским солнцем высохших человеческих тел. Перед ним огромное тяжелое весло, и беспощадное солнце над головой.
— Не спать, канальи! — услышал он рев надсмотрщика и визгливый свист кнута.
Бой барабана на корме задал гребцам ритм, и весло тяжело подалось вперед. Яростный скрежет зубов, хриплый стон уключин холодили кровь. Рядом с Уги обнажённый, весь в татуировках длиннокосый кочевник затянул мрачную, полную боли и отчаяния песню. Сливаясь с криками чаек, она полетела над палубой, и сто закованных в железо гребцов протяжно подхватили её.
Глава 1.5
Превратности выбора
Поутру Микку Гаори разбудил барабанный бой. Он потянул занемевшую шею и огляделся. В палатке кроме громко сопящего в углу Дрюдора было пусто. Встав с укрытого волчьими шкурами низкого деревянного лежака, он надел сапоги и вышел в утренний туман.
Массивное островское судно, врезавшись высоким изогнутым носом в песок, величественно возвышалось над берегом, а вокруг, заглушая шум прибоя, осиным роем гудела людская толпа.
Войдя по голенища в воду, парень плеснул в лицо и кожу обжёг утренний холод. Постояв ещё немного, прогоняя остатки сна и жадно вдыхая бодрящую свежесть, он не спеша вернулся к палатке.
Сидящий у входа Долговязый с наслаждением запихивал в рот большой кусок вяленой рыбы.
— Утро доброе, — поздоровался Микка.
— Угу, — промычал кашевар.
— Пора уходить.
Он не собирался злоупотреблять противоестественным и настораживающим гостеприимством людей, с которыми уже полтора года воевал его король. И уж тем паче не хотел связываться ни с человеком, именующим себя Мышиный Глаз, ни с кем-либо ещё из свиты наместника Монтия. Поскорей бы отправиться в Оман на поиски кузины.
— Где твой приятель? — спросил жующего кашевара.
Тот пожал плечами. С набитым ртом ему он не то чтобы не мог говорить, едва дышал.
— Надо найти, — сказал Микка, и не дожидаясь возражений принялся снаряжать Черного.
Долговязый поперхнулся и чуть не выплюнул пережеванную рыбу. Где теперь искать этого селюка? Не лучше ли спросить отакийца-полукровку, с кем тот ушёл вчера вечером? Спрятав под рубаху остатки рыбы, кашевар вытер жирные руки о подол, и нехотя побрёл вдоль берега в поисках либо самого мечника, либо на худой конец таинственного человека по прозвищу Мышиный Глаз.
Вглядываясь в суетящихся людей, он видел лишь их широкополые шляпы, выгоревшие на солнце цветастые халаты и бритые потные затылки. Коренастой большерукой фигуры мечника среди них не было. Собравшись позвать по имени и уже подставив ко рту сложенные рупором ладони, он в последний момент не решился.
Не замечая геранийца, островитяне занимались погрузочно-разгрузочной рутиной. С палубы на берег выкатывали громоздкие бочки с соленой рыбой, вытаскивали ящики с провизией, меха с пресной водой. Обратно же грузили тяжелые сундуки, увесистые туго набитые холщовые баулы. Перекрикивания грузчиков сливались с размеренным плеском. На песке дымились костры. От коралловых наростов очищали днище, чтобы затем просмолить. Тут же варили еду. Пахло рыбной похлебкой и кипящей смолой.
Подойдя ближе, Долговязый залюбовался массивной резной Девой Воды, украшающей нос парусника. Он и раньше слышал о деревянных сооружениях, перевозящих по Сухому морю людей и грузы, но видеть до сегодняшнего дня не доводилось. Вспомнились рассказы старого пьянчуги об удивительных морских приключениях. В харчевне, на окраине Красного Города под названием Трёхногая Лиса, где Долговязый ребёнком прислуживал на кухне, громыхая по столу кулаком, пьяный моряк, обзывая собутыльников «береговыми крысами», громогласно выкрикивал удивительное и непонятное: «Канальи!» И вот опять кашевар услышал это слово. Его то и дело бурчал, сидящий у трапа, высокий седой островитянин. Нервно пожёвывая конец длинной курительной трубки, он злобно поглядывал на грузчиков своим единственным глазом.