— Случайностей не бывает. По крайней мере, в вопросах власти.
— Значит, Верховный уже сделал свой выбор? И кого мы вскоре увидим на дубовом троне в Гессе? Надеюсь Монтия? Но и братьям-головорезам я тоже не прочь послужить.
— Эта троица сделала своё дело и Инквизитору более не интересна. Все далеко не глупы, но братья чересчур кровожадны и горячи, Монтий же не в меру алчен. Качества сами по себе в жизни бесспорно полезные, но не в таком же количестве.
— Понимаю вас, — полукровка прокашлялся, выдерживая паузу. — И какой правильный выбор я должен помочь сделать Монтию?
— Гера.
— Гм… Причем здесь отакийская королева?
— С её стороны было бы опрометчиво реагировать на грабительские вылазки Хора ответным набегом. Чего она, кстати, и не сделала. Все знают — Отака не воюет. А предложить Верховному Инквизитору свою преданность в обмен на невмешательство и посеять вражду в банде Хора — умное решение с её стороны. И единственно верное.
— Значит, Инквизитор теперь покровительствует женщине?
— Верховный умеет ценить верность умных людей. И не важно, женщина это или мужчина.
— Не скажите. Только женская хитрость могла вы́носить такой дьявольский план.
— Да, в хитрости ей нет равных. Сейчас же, когда король слаб, а междоусобица близится к концу, самое время встать на сторону того, кому достанется Герания. А это решает только Инквизитор. Надеюсь, Монтий не примеряет корону на свою голову? Верховный сказал своё слово — король умер, да здравствует королева.
— Значит, он сделал ставку на заморскую женскую хитрость взамен местной безмерной кровожадности и алчности? Победить в войне не принимая в ней участия, взойти на трон не истратив ни одного медяка и не потеряв ни единого солдата — это под силу не каждому. Настоящая королева. Те трое ей в подметки не годятся.
— Поэтому Монтий это должен понять и принять.
— Но как, сенгаки меня задери, убедить его?
— Неужели я должен думать за тебя, Мышиный Глаз? Бери пример с хрупкой женщины, которая сумела решить все проблемы.
— Да уж, хрупкая…
Послышался нервный смешок. Мышиный Глаз был явно не в духе от услышанного.
— Понимаю, ты ставил на Монтия, — Хоргулий притворно вздохнул: — Ничем не могу помочь. Ты прогадал.
— Не проще ли сказать наместнику всё как есть. Ни Монтий, ни кто-либо иной не пойдут против воли Инквизитора.
— Нет, не проще. Ты должен сделать так, чтобы желание поддержать королеву стало его личным желанием. Хуже всего иметь затаившегося врага. Только собственные решения, а не навязанные извне, выполняются безоговорочно, и с исключительной преданностью.
— Я постараюсь, но сделать это будет сложнее, чем кажется. Монтий действительно самовлюбленный…
— Не обсуждается! — нетерпеливо перебил страж. — Или он с королевой, или против Верховного. Это и твой выбор тоже.
Они коротко попрощались, и все стихло.
Долговязый еще долго лежал под парусом с зажатой зубами лепешкой, не решаясь выбраться наружу. Он весь превратился в слух, но кроме крикливых чаек не слышал ровным счетом ничего. Наконец решился — приподнял полотнище, прижал глаз к проделанной в нём крохотной дыре. Увидел, сколько можно охватить взглядом, пустую корму. Страх сковал движения. Могло случиться всякое, ведь только что здесь был сам Хоргулий. Долговязый не мог представить, что когда-либо услышит голос Второго после Первого в Герании. Без сомнения здесь был тот, кто выполнял для Инквизитора самую деликатную работу, и это не сулило добра.
Наконец, Долговязый выставил наружу длинный горбатый нос и принюхался. Никаких необычных запахов, лишь морская свежесть и тонкий аромат, источаемый нетронутыми лепешками. С испуганным лицом, с перекошенным страхом ртом, из которого торчал недоеденный кусок, он прислушался.
В голове вертелось тревожное — зачем он слушал этот разговор? Почему не заткнул уши? Беседа, невольным свидетелем которой он оказался — прямая дорога к смерти. Единственное правильное решение — забыть. Но как забыть голос Хоргулия?
Скинув тяжелый парус, он по-кошачьи опасливо поднялся на колени. Огляделся — никого. И тут он, то ли от безысходности ситуации, то ли от перевозбуждения непроизвольно стал жевать. Давно откусанный и насквозь пропитанный слюной кусок лепешки быстро заполнил его пересохший рот. Он жевал и оглядывался, не в силах остановиться.
А вдруг они рядом? Хоргулий появился так неожиданно, вражья его сила.
Туман почти развеялся. На палубе, как и на берегу, суеты изрядно поубавилось. Постепенно Долговязый стал успокаиваться. Он встал на ноги и уже сделал шаг, как услышал ругань. Непонятно откуда на корме возник низенький толстячок. Переваливаясь как куропатка, он шёл к тарелке с лепешками и гневно ругался.