— Гм. Слушай, — Каждый раз неуловимым чутьем вор чувствовал, когда парень стоял на грани отчаяния. — Расскажу я тебе одну историю про купца, который как-то ночью на Хлебной дороге свалился в придорожные кусты. Ох, и история! Представляешь, караван вышел затемно, чтобы под утро поспеть к открытию ярмарки, а этот дурак…
Микка не слушал. Уставившись на серый потускневший камень тюремной стены, он думал о том, что скоро увидит своих родных — отца, дядю, тетушку и сестру Стефу.
Так прошло два полнолуния и как-то утром, разливая по мискам жидкую баланду, смутно напоминающую гороховую похлебку, бородатый охранник, тот, что за все время заточения не проронил ни слова, вдруг ухнул хриплым густым басом:
— Все!
Коло удивленно поднял бровь:
— О, милейший! Что стряслось в самом почтенном городе Герании? Что за чудо сделало тебя говорящим?
Охранник не заметил сарказма:
— Все, Гесс пал. Монтий возвращается. Всех пленных шпионов подвесят за крюки на реях. — Посмотрев на Микку, хмуро добавил, — лучше бы ты помер здесь.
Микка молчал. Удивительно, но на душе стало спокойно. Он приподнялся на локтях, осмотрелся. Затем сел, спустив здоровую ногу на пол. Левая так и оставалась лежать неподвижно на деревянном настиле.
— Дай! — сказал коротко и требовательно, протянув руку к миске с похлебкой.
Коло подал. Микка принял снедь, ложкой зачерпнул зеленую жижу, поднес к носу, с силой вдохнул ее гниловатый запах, и вдруг улыбнулся неровно зажившими губами.
В глазах Коло вспыхнуло ликование.
Микка ел жадно и громко. Стучал деревянной ложкой по миске, бесцеремонно чавкал и икал так, словно то была не пустая баланда из гнилого гороха, а настоящий деликатес, признанный гурманами обеих сторон Сухого моря. Остатки вылил прямо в рот, протер влажное дно лепешкой, отправил ее туда же, основательно пережевал и в конце смачно рыгнул.
— Еще? — спросил сокамерник, протягивая свою миску.
— Давай!
Быстро расправившись со второй порцией, блаженно закатил глаза и произнес:
— Как же хорошо.
Затем зло оглядел свою неподвижную ногу и сквозь плотно сжатые зубы прорычал:
— Я не собираюсь тебя тащить за собой, чертова деревяшка.
Шея его покраснела, жилы напряглись. Глаза округлились, вылезли из орбит. Он бешено уставился на ногу, напряг все свое истощенное тело, прилагая нечеловеческие усилия, пытаясь оживить ее. На шее выступили синие жилы, заскрежетали зубы. Вдруг большой палец на почерневшей ступне еле заметно дрогнул. Через миг дернулся второй. Затем вся ступня медленно повернулась вправо. Микка ухватился за штанину, стянул ногу с лежанки и с силой бросил ее на пол.
Коло кинулся на помощь, но парень одернул:
— Уймись!
Помогая себе руками, он подался вперед и встал в полный рост на обе ноги. Так он простоял довольно долго в полной тишине, балансируя для равновесия руками. Наконец, выдохнув, произнес:
— Теперь никто не посмеет смеяться.
Закрыл глаза, сделал шаг, который на удивление получился.
— Вот и славно, — восторженно прошептал карманник.
А через десять дней, когда поутру лязгнул замок и в камеру вошел седой человек в черном балахоне Микка понял, за ним пришли. Коло молча протянул руку, помогая подняться. Опершись на нее, юноша сжал горячую ладонь сокамерника, который зачем-то так ненадолго спас ему жизнь. Тот, подняв с лежанки свой старый плащ, которым укрывался по ночам, накинул парню на плечи.
— Тебе нужнее, — возразил Микка, пытаясь вернуть обратно.
— Нет, одевай. И смотри не простудись, — добродушно произнес вор, пряча под дрожащими веками влажные глаза. — Выше голову, Меченый.
Они, как ни кто понимали друг друга.
На пристани от белого цвета резало глаза. Ночью снежная пороша укрыла уличную брусчатку первозданным покрывалом, и среди этой девственной чистоты толпа горожан, томящаяся в ожидании крови, выглядела черным зловещим пятном.
Легкий морозец пощипывал клеймо на щеке.
— Свиньи пришли полюбоваться на мои вспоротые кишки. — Микка Меченый зло покосился в сторону толпы. Глубоко вдохнув зимнюю свежесть, прикрыл голову капюшоном и, стараясь не хромать, заковылял в сторону эшафота. — Никто не посмеет смеяться.
Глава 1.8
Утонувший
Мороз подсушил осеннюю грязь, и кобыла Мирка, фыркая паром, монотонно стуча подковами по хрупкому, едва сковавшему мелкие лужицы, льду лениво тянула телегу вперёд. С началом ночи пошёл редкий снежок и Долговязому пришлось укрыть тощие бока лошади меховой попоной.
К утру нужно было добраться до Омана.