Кочевник По и безымянный гераниец уселись на мраморный пол. Гелар взял одну из увесистых книг в кожаном переплете с аккуратными медными уголками.
— «Трактат о Вечном» магистра Эсикора, — прочел название. — Великий был философ. Его имя знал каждый уважающий себя ученый Сухоморья, от пустыни Джабах до крайних Герейских гор. Ты никогда не хотел выучиться читать?
— Не думал об этом.
— Никогда не поздно начать.
— Ты шутишь? Я галерный раб.
— Как говорят отакийские монахи — пути Единого неисповедимы. Никто не знает будущего, и все же каждый день человек должен постигать новое.
— Твое будущее я знаю и так. Да и свое тоже.
— Как знать. День прожит не зря, если научился чему-либо.
— Чему научили меня бесконечные дни на галере? Я уж и со счета сбился.
— Стойкости. Отрешенности. Принятию.
— Ну-ну.
Дверь открылась, в библиотеку вошел отакиец и с порога что-то крикнул Гелару. Тот спешно поставил книгу на место. Сидящие вскочили.
— Пошли, — сказал северянин.
Когда гребцы опять оказались в купальне, черноволосая хозяйка осмотрела их с головы до ног, и Уги показалось, что на нем она задержала свой взгляд дольше положенного. Указав на ванну, она негромко, но властно сказала что-то на отакийском.
— Берите ванну и несите на корабль, — перевел Гелар.
— На повозке везти не будем?
— Экономят. Так они договорились с Тордо.
— Мы сдохнем под ней, — скривился безымянный гераниец.
— Какая разница, где отдать концы, — выкрикнул Уги так, чтобы слышали все, — в этом цветнике, или на дне Сухого моря.
Он уверенно шагнул вперед и добавил, обращаясь к хозяйке:
— Так вот кто в этом доме главный. Ну-ну. Сейчас я тебе кое-что покажу. Небось, не догадываешься, на что способен простой парень из геранийской деревни?
Он подошел к ванне, смачно плюнул на ладони так, что поморщились даже стражники, и крепко ухватился узловатыми пальцами за ее гранитные выступы. Сделав несколько глубоких выдохов, Уги Праворукий, яростно крикнув: «Вражье отродье! Будете знать!» потянул тяжелую ванну на себя.
Массивная лохань не поддалась. Гребцы бросились помочь, но Уги жестким взглядом осадил их. Его лицо побагровело, под черной от солнца и татуировок кожей выступили толстые канаты вен. Мышцы рук окаменели, ноги и таз превратились в сплошной монолит. Скрежеща зубами, дико сопя и изрыгая проклятья, Праворукий яростно уставился выкатившимися из орбит глазами на непокорную ванну и что есть мочи громогласно зарычал. Рык, перешедший в отчаянный крик, излучал такую неистовую силу, что окружающие невольно замерли. Уги орал, будто несся в атаку на полчище немытых, держа перед собой верный двуручный фламберг. Его рев отразился от стен, достиг стеклянного купола и оттуда отозвался глухим эхом. Солнце в глазах погасло, и ванна, скрипя и скрежеща, отделилась от пола.
По купальне пронесся вздох изумления, и у присутствующих округлились глаза. Уги поднял каменную ношу над головой и спросил притихшую хозяйку.
— Куда?
Женщина онемела. Первым очнулся ее муж. Он подбежал к выходу и настежь распахнул створки дверей. Раб с ванной над головой твердо прошагал к выходу.
Гранитную купель, в конце концов, доставили на галеру. Честно сказать, выходя на крутое крыльцо, Праворукий уже жалел о содеянном. Но отступать было некуда, и он, собрав оставшуюся силу, дрожащими ногами ступил на мраморную ступень. К своему удивлению, с лестницы он все же спустился на обеих ногах. Дальше было легче. Пройти виноградную беседку и выйти на улицу предстояло по прямой. Это основательно облегчало задачу.
«Ну и дурак, — злился на себя Уги, — полный дурак».
— Зачем? — спросил его северянин, уже на галере.
— Сам не знаю, — пожал плечами.
— Силы у тебя хоть отбавляй, но думай, прежде чем пускать ее в ход.
— Тебе-то что за дело.
— Надеюсь, мы с тобой не последний день вместе.
— Ага, еще пару дней, пока ты не свалишься под весло, когда Кху не будет спать.
Гелар пропустил ехидное замечание мимо ушей.
— Ты хотел ей что-то доказать? Зря.
Уги промолчал.
Позже, сидя на банке, он вспоминал прекрасный дом отакийского вельможи — переливающиеся в ярких солнечных лучах диковинные фрески на стенах, цветочное благоухание в комнатах, стройную черноволосую хозяйку. Еще он вспомнил ее тонкую точеную ножку, случайно выглянувшую из-под легкой туники, длинную лебединую шею и сверкающий негодованием, но вместе с тем такой живой и такой страстный завораживающий взгляд.