Но его хозяин даже не моргнул. Глядя убийце в глаза, потянулся растопыренными пальцами к лежащему в стороне предмету. Себарьян присмотрелся — загнутый дугой самоцвет в виде когтя или клыка воткнут острым концом в сугроб. Похож на медальон из тёмно-фиолетового минерала и снег под ним блестит неровным сине-болотным сиянием. Порванная кожаная тесёмка продета в бронзовое ушко витиеватой оправы.
Пальцы раненого коснулись тесьмы, ухватили и потянули к себе. Оставляя за собой небольшую зеленоватую борозду, медальон медленно полз по снегу. Немой выпустил очередную стрелу, и та проткнула сжимающую тесьму руку ближе к запястью, раздробив сухожилье. Снег окрасился ало-бирюзовым цветом. И снова уста Меченого не вымолвили ни звука. Он напрягся, не сводя с лучника глаз, потянулся к медальону второй рукой. Следующей стрелой и она оказалась прибита к мёрзлой земле.
Краем глаза немой уловил движение в стороне. Беглянка снова поднялась на ноги. Снежные комья прилипли к её растрёпанным волосам, облепив сбившийся набок воротник не по размеру огромной накидки. Сделав два шага, она снова плашмя повалилась на снег. Пришло время помочь, и немой, надев лук через плечо, направился к отакийке.
Меченый теперь не опасен и Себарьян принял решение — неважно как сложится, но убивать человека, спасшего ему жизнь, или, по крайней мере, присутствовавшего при спасении действительно не стоило. Придавленный тушей мёртвого коня, с простреленной ногой и прибитыми к земле обеими руками, тот беззвучно смотрел вслед немому, будто немым был он сам.
— Эй… подай… — вдруг раздалось за спиной.
Немой повернулся. Взгляд Меченого изменился, и теперь в его зелёно-красных глазах читалась просьба. Ему удалось высвободить руку, но торчащая в запястье стрела не давала возможности двигать кистью. Касаясь кожаного ремешка, он силился ухватить его двумя пальцами, но те не хотели сжиматься.
— Эй… вспомни. Осенью на востоке… — прерывисто зашипел он, — …у оврага. Озеро… Дева Воды… помнишь? Графский племянник…
Себарьян остановился. Услышанное удивило его. Дорога вместе в десять дней, а он в клеймёном попутчике так и не признал того глупого паренька у озера.
Хотя, какое кому дело до чужих судеб? У каждого она своя. Что было — ушло в прошлое, что будет — знает лишь сумасшедший Птаха-звездочёт. В жизни немому попадались разные люди, большинство не оставляло о себе воспоминаний. Некоторые оставляли языки на его ожерелье, прочие забывались сразу.
К тому же тот лопух, которого он спас у лесного озера, был совсем ещё мальчик с мечтательным взором и розовеющими щеками, а сейчас перед ним изгой с изуродованным лицом, немощным телом и леденящим душу взглядом живого мертвеца. Ничего не осталось от наивного юнца, доверившего озёрной твари свою судьбу. Но если он действительно тот парень, то, как всё-таки людей меняет время и война. Может они этого хотят сами? Как бы там ни было, у немого появилась ещё одна причина не вешать язык этого человека на грудь рядом с другими, сохранив место для языков тех, у кого было меньше причин жить на этом свете.
— Подай… — снова повторил раненый, касаясь тесьмы непослушными пальцами.
Себарьян покосился на медальон, перевёл взгляд на Меченого. На его простеленную руку. Странно, рана тёмно-красная, почти чёрная, а снег под ней светло-голубой, цвета морской волны.
С западной стороны, куда уходила санная колея, раздался протяжный волчий вой. Девочка снова приподнялась. Но на этот раз ей не удалось встать на ноги. Почему-то Себарьяну не показалось странным увидеть дочь опальной Хозяйки Смерти в таком виде и в таком месте. Да ещё с этим получеловеком.
Но какое ему дело до чужих судеб? У него она своя.
Стоило поторапливаться, и немой поднял с мокрого снега медальон. Поднёс к глазам, посмотрел сквозь него на солнце. Камень покрылся испариной, на медной оправе застыл солнечный блик. Причудливо изогнутый достаточно крупный нефрит, а может даже изумруд походил на коготь взрослого медведя или большой волчий клык. Внутри камня брезжил свет. Словно крошечный костёр, запечатанный в холодной льдинке, в глубине когтя играло фиолетовое пламя.
— Дай сюда, — змеёй прошипел Меченый, пытаясь зубами вытащить из ладони стрелу. Но чем сильнее разгорался огонь в камне, тем быстрее затухали его болотные глаза.
Помедлив, Себарьян аккуратно связал порванную тесьму и надел медальон себе на шею. «Хороший подарок» — подумал он и коготь на его груди, окружённый ожерельем из высушенных человеческих языков, вспыхнул убийственным светом.