Вскоре все стихло. Над хутором повисла круглолицая оранжевая луна, собаки давно перестали лаять, и даже цикады затихли в сухой, выжженной солнцем траве. В конюшне разомлев от сытного овса, дремал Черный, а из комнат второго этажа доносился мерный храп крепких, промытых вином глоток. Не было слышно лишь немого. Он так и заснул под лестницей с открытыми глазами, сидя на покосившейся старой лавке.
Но спокойная ночь длилась не долго. Ближе к полуночи её сонное течение внезапно нарушил истошный вопль, раздавшийся у входной двери. Гортанный и страшный, похожий на шипение змеи. Он прервался так же внезапно, как и возник.
Из кухни с лампадой в руке выбежала испуганная Монька и застыла на месте. Напротив, рядом с выходом, тусклое свечение вырвало из мрака прислонившийся к стене человеческий силуэт. Нерешительно передвигая ватные ноги, подняв лампадку повыше, Монька сделала шаг. У стены в неестественной позе с повисшими вдоль тела, словно плети руками, стоял человек. Стеклянные глаза полуночника пялились на белую Монькину грудь, а торчащий из горла арбалетный болт, насквозь пробив кадык, прочно пригвоздил его к стене сруба. Шипя и захлёбываясь, он изо всех сил пытался удержать в дрожащей слабеющей руке увесистый колун.
Тут же наверху послышался грохот, словно мешок с картошкой уронили на бревенчатый пол.
— Святое небо! — раздался громогласный рёв Дрюдора.
Завизжав, Монька с криком: «Младший!» бросилась в хозяйскую половину.
Показавшийся наверху сержант грязно ругался:
— Что за дерьмо! И это здесь называют гостеприимством?
В руке меч Микки Гаори, лезвие в свежей крови.
Заспанный Уги, вышагивая за Дрюдором, тряся головой, выгоняя остатки хмеля, тащил за ногу человеческое тело. Кровавая полоса тянулась следом по грязному полу, а заросшая спутанными волосами голова покойника однотонно и глухо стучала по сосновым ступеням. Мечник обескуражено поглядывал на убитого, не до конца понимая, что произошло.
Когда снизу раздался крик, сработал давний отточенный за годы службы рефлекс — сержант вскочил с лежанки, будто не спал вовсе. В ярком, заполнившем комнату лунном свете, он увидел человека с изогнутым восточным клинком в руке, склонившегося над спящим капитаном Гаори. Одним прыжком Дрюдор оказался рядом, выхватил меч, лежащий под седлом на полу, и полоснул по рыхлому брюху незнакомца. Тот охнул и мешком свалился на спящего Микку. Только тогда юный барон открыл глаза. Обмякшее тело убитого перекатилось на край кровати, сползло на пол.
— Это кто, командир? — Проснувшийся Уги поднялся со скрипучей кровати.
— Сейчас узнаем, — гневно бросил тот и направился вниз.
Уги подхватил убитого за сапог и потащил вслед за Дрюдором.
Так мечник, сержант и свежеиспеченный покойник оказались внизу, где на впившемся в стену арбалетном болте болтался другой мертвец.
Из хозяйской босиком в ночной сорочке, с керосиновой лампой в руке выбежала толстуха. Глянув на тела: лежащее на полу и пригвожденное к стене, она протяжно завыла, словно степная волчица:
— Сыно-очки мои-и-и…
Сержант с мечником переглянулись. Из-за спины воющей тетки выглянул растерянный старик. Подойдя ближе, замер, бессвязно бормоча под нос. В углу притаилась бледная как мел Монька.
— Это как так? — недоумевая, вопрошал Дрюдор.
— Сыновья её, — тихо ответил старик.
Подошёл к лежащему, опустился на колени. Тыкая крючковатым пальцем, произнёс:
— Юка, старший. — Тяжело вздыхая, указал на тело у стены. — А тот, Корки, младший. Вот как… На войне не убили, так в материнском доме порешили…
— На войне? Мародеры что ли?
— Изверги, убили! — причитала толстуха.
Старик недобро покосился и чуть слышно выдавил:
— Сдалось тебе их золото, ненасытная дура.
— Значит, вот как! Разбоем промышлять?! — взревел сержант. — Стало быть, туда им и дорога.
Спустился полусонный Микка. Вертя в руке серпообразный клинок, он лишь сейчас понял, что произошло.
— Крепко же вы спите, барон, — подтрунил сержант.
— Выходит, меня снова спасли от смерти?
— Именно так.
Дрюдор подошел к рыдающей толстухе, вытер окровавленный меч о подол её необъятной сорочки, отдал его обескураженному капитану и добавил:
— Безоружный рыцарь — не рыцарь.