— Подумай хорошенько, какой из тебя горожанин? В ремёслах и коммерции ты профан, зато мечом орудуешь славно. Это ли не знак свыше о предназначении?
— Кроме длинного меча у меня есть ещё кое-что длинное, — парень хитро подмигнул. — Зачем работать? Женюсь. Найду одинокую лавочницу, истосковавшуюся по мужской ласке. Вот прибудет ей счастье.
Дрюдор раздосадовано махнул рукой.
— А я наймусь поваром в харчевню, — мечтательно произнёс Долговязый. — Оманская кухня славится на всё Сухоморье. Солдатские каши стряпать невелика наука, а готовить настоящую еду, вот это дело.
— Если мы с жёнушкой откроем заведение, возьму тебя поваром, — подмигнул Уги.
Купаясь в собственных мечтах, кашевар продолжал:
— Особо хочу научиться заморской кухне. Слыхал южные блюда такие, что ежели разок попробуешь, запомнятся надолго. Знаю один рецепт: молодого ягненка свежуют в полнолуние и режут равными кусками. Затем мясо вымачивают в молоке, после в старом красном вине и уж потом жарят на раскаленных углях без открытого огня на специальном вертеле. Посыпают отакийским жгучим перцем, свежей зеленью, и подают на тонко раскатанной кукурузной лепешке. За один такой ломоть счастья душу продать можно. А какие напитки доставляют отакийские торговцы. Вы бы только знали! Черные, обжигающие с дурманящим ароматом. Наши фруктовые взвары и крапивные настойки рядом не стояли. Не успеешь залить кипятком эти маленькие скрюченные листочки, как они тут же распрямляются и источают такой душистый аромат, что голова идет кругом. Я как-то целое жалование отдал за мешочек таких сухих листочков. Запаривал по одному весь прошлый поход, а длился он не меньше трёх полных лун. До сих пор помню тот запах.
Долговязый блаженно зажмурился и с силой вдохнул вечерний морской воздух.
— А ещё говорят, оманская пристань сплошь усыпана диковинными фруктами, привезенными из-за моря, и пьяные матросы пинают их башмаками.
— Ну, это ты загнул, — возразил Уги, — не могут пьяные матросы такого делать. Слышал, уж ежели матрос начинает пить, то напивается так, что его выносят на пристань и швыряют в кучу конского дерьма. А оттуда пинать ногами что-либо не с руки.
Не обращая внимания, кашевар продолжил:
— А какими южными пряностями торгуют оманские купцы! Таких изысканных вкусов не пробовали многие столичные богачи…
— Да заткнешься ты, наконец, заноза тебе в бок?! — прорычал Дрюдор, давясь слюной.
— И то, правда, — подхватил Уги, — что-то жрать захотелось от таких разговоров. Не сделать ли привал?
— Эй, капитан! — окликнул сержант Микку. — Команда не прочь перекусить.
— Согласен, — кивнул юноша.
Путники сошли на обочину в густо разросшийся терновник и принялись развьючивать лошадь. После трапезы, с набитыми вяленым мясом животами, разомлевшие от нескольких чарок, лениво распластавшись на сухой траве, сонно уставились в сереющее небо.
— Го-го! — крикнул немой, и с завидной ловкостью перемахнув через куст, удивительным образом растворился в сизой вечерней мгле.
Длинная стрела с оперением из рыбьих перьев-плавников, пригвоздила к земле подол Миккиного сюрко. Мелко задрожала и замерла. Вторая прошила сержантов бурдюк, и вино, брызнув теплым фонтаном, залило тому глаза. Коротко свистнув, третья сбила шляпу с Долговязого. Четвёртая, выбив из лезвия фламберга металлический звон, рикошетом скрылась в кустах.
Дюжина всадников, в разноцветных халатах и широкополых шляпах, сдерживая взмыленных лошадей, стремительно окружала привал. Стрелы в огромных, с туго натянутыми тетивами луках целились путникам прямо в головы.
Уги подхватил меч. Мускулы под дубленой кожей вздыбились буграми. Дын-н-н — тетива издала характерный звук. Стрела со свистом впилась в землю рядом с носком его нового сапога.
Перекрикивая лошадиное ржание, лучники отрывисто горланили на непонятном языке. Среди них выделялся двухметровый старик-великан с обожженным лицом. Кроме лука на его седле висел складной арбалет и колчан с болтами, а грудь украшал медальон из красной меди с изображением молодого месяца. Этот отличительный знак говорил о многом.
— Не стоит испытывать судьбу, — сделав примирительный жест, Дрюдор опустил секиру. — Это те, кто нас пятерых сумеют насадить на одну стрелу.
Это были наёмники-островитяне — жители многочисленных островов, разбросанных по всему Сухому морю, вплоть до самой Отаки — виртуозно владевшие луком и арбалетом, и за два года войны на деле показавшие, на что способны.