— Ваш дядька славным воякой был. Не мог оставить Красный Город — благородство мешало. После того как Фаро-полукровка ушёл в степь, супротив немытых оставался только Ига. А отдать Дикую Сторону кочевникам — все одно, что пригласить орду к себе на пироги. Теперь уж точно случится.
От переполнявшей злости сержант пнул носком ботфорта лежащий на дороге камень, подняв столб едкой пыли. Затем вынул из-под полы небольшой кожаный бурдюк и жадно приложился дрожащими губами. То ли украденное, то ли выменянное у островитян вино лилось по его обвислым усам.
— Бестолково погиб, — обтёр рот тыльной стороной ладони. Добавил с короткой звучной отрыжкой: — Зазря.
— Это как?
— А вот так! — нервно бросил. — Все помощи ждал. Говорил, мол, вот-вот из столицы подкрепление прибудет. А Хор, ослиный хвост, про гарнизон позабыл. О своей шкуре пекся. Когда казенные деньги кончились, а провизии оставалось на десять дней, дядька ваш все свои сбережения на солдат истратил. Потом к Монтию на поклон… тот хоть и враг нам, но себе-то не враг. Понимал, барыга, что не будь на восточных границах графского гарнизона, немытые давно бы разграбили его Оман. Но и он не помог, горячей смолы ему на голову. Давняя злоба у Монтия к графу… Вот и говорю, погиб ни за что.
— Ну, так уж?
— А что за смерть без славы, — сержант скривился и сплюнул слюной, коричневой от жевательного табака. — Вот вы давеча спросили, к кому я желаю податься. А я ответил — у кого золото, тот и хозяин. Так-то оно так, но кроме денег есть ещё кое-что.
Он снова приложился к бурдюку, обернулся и, прищурив глаз, посмотрел на восток, вглядываясь в степное марево.
— Смотри, капитан. Там, по Дикой Стороне, бродят банды кочевников, чтоб их разорвало. Видел, как островитяне засуетились, прознав о графской кончине? Даже нас кочевниками с перепугу нарекли. Стрелки-то они хорошие, но против немытой саранчи, как пить дать, не устоят. Знают это, потому соберут навоеванное и айда на острова. А немытые церемониться не станут, попомни мое слово. Им грабить одно удовольствие. Наслышан, небось, как землепашцев да купцов заживо жгут? А там и лесные братья объявятся. Примутся за своего кровника, за Монтия. Смерть отца только кровью смывается. Вот уж начнется потеха. С одного боку дикие братья с лесорубами, с другого — немытые кочевники. Чую, вскоре понадобятся опытные бойцы богатому Оману. Платить Монтий будет хорошо, но… — сержант покосился на парня, — не пойду я к нему. Для него мы мясо.
Спешившись и взяв Черного под уздцы, Микка какое-то время шел молча. Затем сказал:
— Вы правы. Остаются безумные братья Поло и Грин. Но скажу вам, сержант, они звери.
— Зверь или святоша, всё едино. Верным стоит быть лишь тому, кому небезразлично жив ты, или нет. Такому, каким был твой дядька, граф Ига.
— А Верховному Инквизитору? — спросил юноша.
— Старик, поди, жив ещё, в своих-то горах? Выжидает, небось, кто кому шею свернет. А после назначит ставленника, дескать, любите и жалуйте. Тогда остальные притихнут словно мыши, и языки в задницы спрячут. Ну и хитрец он, старая перечница…
Перед тем как зайти в самый богатый город Герании они остановились, Микка чтобы сделать несколько глотков воды сержант, чтобы хлебнуть вина. Теплый морской ветер игриво трепал обвислые сержантские усы и длинные волосы юного барона.
— Кто кому шею свернёт, — мотнул головой Микка, повторяя слова старого вояки. — И какой в этом смысл?
— Жизнь — война. В ней нет смысла, — вздохнул сержант. — А что за пассию ты хочешь найти в Омане?
— Лучше её нет.
Глава 1.6
Больше чем сестра
К восемнадцати годам Стефа изменилась, похорошела и из угловатого своенравного подростка незаметно и быстро превратилась в стройную жизнерадостную девушку. Невысокая, коротко стриженная, она всё же немного походила на мальчика, но эта схожесть ей шла, придавая своеобразную таинственность и загадочность. Не обладая ни яркой внешностью, ни соблазнительными формами, среди рано созревших, налитых желанием сверстниц, Стефа выглядела гадким утенком. Но первое впечатление часто обманчиво. Стоило ей глянуть на кого-либо своими огромными карими глазами-блюдцами, как взгляд этот, глубокий и цепкий, тут же притягивал, обволакивал, и, полностью завладев, долго не отпускал. В том пронзительном взгляде таился неподдельно живой интерес и какая-то непостижимая, пока ещё спящая тайная женская сила. Казалось, совсем немного, и эта сила, до краев заполнив тонкое подростковое тело, вырвется наружу, и тогда уж несдобровать никому.