— Как сие понимать? — спросила, нахмурив брови Дора.
— Как отказ, — без тени притворства ответила девушка.
Хозяйка и стоящий рядом Гурио так и застыли ошарашенные прямолинейностью ответа. С тех пор Гурио Соленого стали звать Гурио Смытым, и каждый, завидев его на улице, вслед бросал обидное: «А это не тот ли Гурио, которого немытая кочевница смыла его же собственным мылом?» С тех пор униженный сын бакалейщика затаил обиду на своенравную насмешницу.
В отличие от горе-жениха, озорница тут же забыла эту историю и с головой окунулась в учебу. Учиться она любила, и всё время проводила на занятиях. Междоусобица с постоянной сменой власти никак не коснулись ни учебного процесса в Оманском университете, ни суеты повседневной городской жизни. Монтий и Хор отлично понимали, война войной, а торговый порт должен работать днем и ночью. Беднели крестьянские деревни и хутора, разорялись провинции и землевладения, но для торговой знати Омана обязательные королевский и наместнический оброки были упразднены — ни наместник, ни тем более король не хотели терять поддержку геранийских купеческих Союзов. Пользуясь этим, торгаши сами выбирали сюзеренов, время от времени меняя на более лояльных. Так, за два года войны многие оманские коммерсанты сколотили немалое состояние, снабжая продовольствием и снаряжением то наемников-островитян за деньги Монтия, то королевскую армию за серебро Хора, по очереди опустошая сундуки одного и казну другого.
Кто бы что ни говорил, а война — благодать для торговли. Но время шло, и в деловых кругах начали бродить опасливые разговоры о жизни после войны. Будет ли послевоенный порядок таким же благоприятным для знати и безоброковым для коммерции, как теперь? Купцы на будущее смотрели мрачно. Но сейчас, пока дележ короны набивал их кошельки, порт Оман богател на глазах, а вместе с ним процветала и высшая школа. Местные купцы и вельможи, поддерживая войну нажитыми на ней деньгами, не жалели томанеров для собственных чад. Платили целые состояния лучшим заморским учителям за обучение наукам и языкам своих избалованных дочерей и сынков-недорослей, тайно надеясь отправить тех за море в сытую и зажиточную Отаку, где можно не опасаться за их будущее.
Здание учебного заведения располагалось далеко от пристани, в стороне от торговых улиц, и, возвышаясь над тихой улочкой неподалеку от наместнического дома, выглядело под стать своей репутации.
— Подождите, занятия скоро кончатся, — преградил дорогу стоящий у входа в главный корпус, без конца вытирающий платком потную плешь, невысокий старичок. Медные пуговицы на его строгом синем костюме ярко блестели, отражая послеобеденное солнце.
Подчинившись, Микка Гаори в ожидании уселся в заросшей синим клематисом беседке на каменную скамью. Старинный фасад поражал величием. Солнце искрилось в причудливых витражах его высоких арочных окон. Громоздкая замысловатая лепнина карнизов, которые вовсю облюбовали голуби, изумляла витиеватостью узоров. Здание походило на непревзойденный архитектурный шедевр.
Разглядывая массивные кованые ворота, молодой барон думал о том, узнает кузину или нет. Прошло более двух лет со дня их последней встречи, и та, скорее всего, изменилась. Но потом решил, что непременно узнает, поскольку колючий взгляд ее хитрых глаз забыть просто невозможно. Полуденная тишина пустынной улицы и монотонная трель кузнечика в пожухлой траве навеяли приятные воспоминания о детстве. Пахло пылью и свежестью, какая бывает только ранней осенью. Клонило в сон.
По прибытию в Оман коня и меч молодой барон оставил с сержантом Дрюдором в таверне, при матросской ночлежке. Сам же, расспросив у служанок дорогу, не медля, приступил к поискам.
Шагая мимо бакалейных лавок, харчевен, галантерейных развалов, он ловил себя на мысли, что не уверен, какое чувство сильнее — желание увидеть сестру или боязнь встречи с ней. За два прошедших года он перестал бояться многого. Вернее, страх никуда не делся, но превратившись в союзника, теперь помогал выживать. За время войны Микка часто прислушивался к нему, и сейчас тот шептал на ухо — не иди туда. Но в этот раз юноша не прислушался. Лишь рыкнул, недовольно мотнув головой, и произнес:
— Вот ведь девка.
Наконец, его ожидание закончилось. Массивные двери отворились, и из здания высыпала пестрая ватага учеников. Их гомон, заполнив тихую университетскую улочку, заглушил ставшую несносной трель неугомонного кузнечика. Микка напрягся, крупные капли пота оросили виски. Он прищурился, тщетно пытаясь разглядеть в толпе знакомые черты. Увы, никого похожего на сестру не увидел.