Не включая свет, я направилась прямиком в ванную комнату, чтобы скинуть с себя платье и согреться в тёплом душе. Пока я стояла под струёй горячей воды, за дверью послышались шаги и голос матери.
- Ужин в холодильнике, - дверь в спальню снова захлопнулась.
«Надеюсь, это твоя печень и мозги», съязвила я про себя. И тут же отогнала от себя эти мысли. Как бы мне ни хотелось ненавидеть, я всё равно её любила, где-то в глубине души. И где-то в глубине души эта любовь причиняла мне адскую боль и грохочущую пустоту. Она выбрала смыслом своей жизни всё, что угодно, только не меня. Свою кровь и плоть. Она отвергла меня и заставила только страдать. Но если страдать и мучиться очень долго, то страх превращается в ненависть, а любовь превращается в боль.
Ты любишь Господа нашего, мама? Я помогу тебе встретиться с ним поскорее. Пусть он покажет тебе своими глазами, на что ты пошла ради этой любви. Любовь. Что вы вообще знаете о любви? Будто вы любили!
Будто я любила...
На кухне выключен свет, кроме того, который исходит из холодильника.
Эти тусклые лампочки проложили мне кровавый путь, посередине которого я сидела, с ошмётками сырой печени в руках. Череда рвотных позывов прокатилось по моему телу, подступая к самому горлу. Неужели... Это... Нет, нет, я не могла, я не могла! Мысль о том, что я совсем недавно, в душе, пожелала увидеть печень матери вместо ужина, ужаснула меня, я выкинула эти куски на пол, отодвинувшись к стене. Нет, нет, я не могла, я же не сумасшедшая! Мать зашла на кухню бесшумно и включила свет, увидев меня на полу, окровавленную, с развороченными упаковками говяжьей печени, кинулась на меня с кулаками.
- Ты сумасшедшая, ты что наделала?! - она трясла меня за плечи, тыча в меня этими ошмётками, что-то кричала про демонов и бесов.
- Я.. Я не помню… Я не сумасшедшая, мама, прекрати!
Но она продолжала сжимать и выворачивать мне руки, почти завывая, читать свои непонятные молитвы, угрожая, что сейчас отправит меня к священнику. Из самого сердца, из глубин моего подсознания, маленькими импульсами, словно электрические разряды, пробуждалось и наступало тягучее спасительное... Зло.
Мои пальцы, холодные и окровавленные, сковал лёгкий тремор, нарастая и нарастая, в конце концов он перерос в конвульсии, которые запульсировали в каждой клетке. Я неестественно закинула голову, и внутри моего тела прокатился треск позвонков.
Мать отскочила от меня, ударившись об угол стола.
- Отче наш, Иже еси на небесах! - завопила она.
- Присягаю Тебе в верности. Вверяю Тебе свое тело и душу, - сказало нечто внутри меня, и мои глаза снова наполнились темнотой. Ломаными шагами пустой марионетки, я стала двигаться на неё.
- Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя, и на земле, как на небе! - она продолжала креститься.
- Не дай мне убояться - ни петли, ни огня, ни яда.
Сотри меня из Книги Живых и занеси в Черную Книгу Мертвых!
...Вот я. И я снег. Белый и неприступный, он прилипает к моей коже, становясь моим неотделимым, несущим холод, витиеватыми узорами и поступью необратимо чёрных, переломанных шагов.
Я - снег. И всё вокруг замело этим сухим молоком, сыплющимся с небес.
Там ваш грустный Господь скорчит вам с иконы рожицу. Мерзкие грешники, я отправлю всех туда, где придётся отвечать за дела ваши.
30. Он приходил по ночам...
О, мой прекрасный, очаровательный самый искренний... лжец! Что такое? Ты расстроен, ты подавлен, ты напуган? Смотри на нее, смотри и запоминай каждый изгиб, каждую взбухшую вену, искаженную от боли и страха гримасу! Демоны совсем рядом! Демоны уже здесь!
Эйден молча стоит над трупом Анабель. Патологоанатом продолжает что-то рассказывать ему, возможно, задавать какие-то вопросы. Но Эйден молчит. Так прекрасен и так уязвим в скорби своей. Что-то ты не печалился так, когда узнал, что я мертва, мразь!
Я парю рядом, обволакивая его чёрными объятиями, и в этой молчаливой мгле мы сливаемся воедино и падаем в бездну. Всё светлое, что было во мне, умерло вместе с телом, ты бы мог еще спасти меня от тьмы, но ты предпочел забыть, похоронить, сделать злом, ну что ж, смотри теперь на недвижимый труп Анабель. Принцесса умерла, оставив сахарное королевство загнивать в прошлом. Что такое, ты плачешь? О, милый мой, не плачь! Представляешь, я лежала так же в ворохе листьев, мёртвая, окаменевшая, забытая всеми, да вот только ты не плакал обо мне. Ты обнимал её, и всё было прекрасно, а теперь нет?